— Кто же их выставил тут и зачем? — нахмурился Румянцев.
— Вон кто, смотрите, — указал Глеб на кучу ребятишек, видневшихся вдали. Они тащили с поля замерзшие трупы и ставили их у обочины дороги.
— По-моему, никчемное кощунство, — сказал Румянцев. — Мертвым мстить нечего.
Когда поравнялись с мальчишками, Яков поманил их к себе. Они гурьбой высыпали на дорогу и радостно обступили солдат и офицеров.
— Зачем это? — кивнул Румянцев на мертвяков у дороги. — Кто вам велел?
— А никто, дяденька, мы сами, — опередил других шустрый, лет двенадцати мальчонка. — Пусть стоят, пусть поглядят, чего наделали…
— А то их засыплет снегом, и не найдешь, — сказал другой.
— Их же закапывать надо, попробуй тогда разыщи.
— Ничего, постоят, — весело ухмыльнулся черноглазый паренек, засунув в рукава, видно, закоченевшие руки.
— А глумиться над мертвыми все же не надо, ребятки, — тихо сказал Румянцев.
— Да мы не глумимся, — изумленно взглянул на офицера черноглазый. — Мы просто ставим, и все. Мы ничего с ними не делаем.
— А вы их складывайте в ряд.
Солдаты придут и зароют.
— А что, ставить нельзя?
— Не надо.
— А ребята по дороге на Нова-Буду еще больше наставили, с батальон…
— Никчемная забава.
— А чего их жалеть! — выскочил черноглазый крепыш лет четырнадцати. — Нас они жалели? Поглядите, скольких сожгли в церкви. Все слышали, как кричали наши, когда горели. Вся деревня. А скольких расстреляли? Я сам был в партизанах. Знаете, как лютовали? Поймают — и сразу расстрел. А потом привяжут убитых к столбам и деревьям, а ты смотри и слезами обливайся. Чего жалеть таких мучителей!
Мальчик зло сплюнул на дорогу.
— А нам в подвал гранату бросили, — выскочил еще один, самый маленький из всех, — сразу десятерых уложили. А пожгли сколько!..
Стараясь перекричать друг друга, ребята наперебой перечисляли жертвы последних дней.
— Потому и разбили их, — хмурясь, сказал Румянцев. — А скоро и совсем прогоним с Украины. Очень скоро. И на их земле мы отомстим за все преступления. Вместе с вашими отцами и братьями отомстим. Сами увидите и услышите. А ставить мертвяков, ребятки, все же не надо.
Некоторые из ребят весело усмехнулись:
— Ладно, не будем больше.
— А я буду, — выскочил черноглазый. — Зачем они мамку убили?..
У Румянцева перехватило дыхание. Он притянул к себе нахмурившегося мальчишку и молча поерошил его волосы, отчего его шапка низко-низко сдвинулась на лоб, закрыв глаза, на которых блестели слезы.
Яков тихо подал команду, и рота снова тронулась. Видно, не вовремя он взял под защиту этих убитых. Теперь им все равно: стоять или лежать. И если все же это кощунство, малышей сейчас не переубедить. Их глаза видели столько мук и горя, столько крови, нечеловеческих зверств, чинимых немцами, что любое снисхождение к врагу, даже к мертвому, вызывает у них протест.
В самой Шандеровке уйма поверженной и брошенной немцами техники. Ею забиты все улицы, поля и холмы, подступающие к селу с севера, и колхозные сады, прилепившиеся с юга. Населенный пункт уничтожен почти полностью: сплошное пепелище. Местами не уцелели даже остовы печей. Гарь и гарь. Точащий горло и сердце дым. Нужно все строить заново. Лед небольшого пруда сплошь устлан трупами. Ими забиты сараи и конные дворы, где немцы пытались оказать сопротивление. Оля во все глаза глядела вокруг. Смерть и смерть! Как можно было выжить тут? И как выжил все же ее Пашин? Геройски выжил, и в этом его и ее счастье!
ЧЕСТЬ И БЕСЧЕСТЬЕ
В штабе полка шумно и многолюдно. Тут сбились связисты и разведчики, саперы и тыловики. Не задерживаясь, Андрей прошел к Щербинину. Он только что прибыл от Виногорова и привез армейскую сводку с итогами сражения. Немцы потеряли свыше ста тысяч убитыми и пленными, восемьсот самолетов, более тысячи танков и бронемашин, две тысячи орудий, десять тысяч автомашин и множество другой техники и военного снаряжения.
Андрей еще и еще пробежал сводку глазами.
— Истинно — корсунское побоище! — сказал Андрей. — Будут они помнить землю Тараса!
Вошел Березин и молча уселся за стол.
— Ты чего хмуришься? — обратился к нему Щербинин.
— Как тут не хмуриться… Смотрите-ка вот… — И он выложил на стол пачку партийных билетов. — Из рот принесли. А за каждым из них родной человек, коммунист. Видите, некоторые пулями пробиты…