А вечером Таня прощалась с отцом на берегу. Он глядел на нее, слабый и старый, убитый горем. Может, она останется? Может, с нее довольно? Ведь девушка. Не все же девушки воюют.
— Нет, тату, я солдат, не останусь.
Она припала к его груди. Пусть он ждет ее. Она скоро вернется. Ну, еще с годик, и война кончится. Она обязательно вернется.
Нет, он сам проводит ее на тот берег, сам! Он машинально работал веслами и молча плакал. Вот сейчас уйдет она — в огонь, где кровь и смерть, и суждено ли им встретиться снова? Ох горе, горе, зачем ты есть на свете?
Соскочив на берег, Таня еще обняла отца.
— Ждите, тату, я приеду. Я приеду! — И решительно зашагала прочь.
Прошло с час, ее почти не видно, а он все стоял и стоял, глядя вслед. А когда она скрылась, он со стоном упал наземь и долго лежал на холодном прибрежном песке. Он ничего не видел и не слышал, кроме своей Тани. Убитая горем, она сидела перед ним на полу и с отчаянием все твердила одно и то же слово: «Мамо!», «Мамо!», «Мамо!».
У самой дороги раскинулось большое бессарабское село. Жители высыпали за околицу. Высокий старик молдаванин с морщинистым лицом низко поклонился Глебу, шедшему впереди взвода, и преподнес ему хлеб-соль на цветастом полотенце. Разведчик ответил людям поклоном, отломил кусок хлеба и, посыпав солью, отведал.
Старик обнял его, сказал:
— В нем народная любовь, сынки мои, вся сила и сердце наше.
Нет, этих людей никогда не забудут в Бессарабии. Всюду звонят колокола. Толпы крестьян выходят войскам навстречу. На улицах целые манифестации. Женщины угощают солдат сушеными фруктами, красным молдавским вином, зазывают в избы, спешат угостить всем, что есть лучшего.
Но радость не заслонила и горе. Глебу особо запомнился первый ночлег. Небольшая крестьянская горенка. По карнизам бордюр из тарелок с искусной росписью, как принято здесь украшать стены. Хозяйка дома — уже пожилая молдаванка, со строгим лицом и иссиня-черными волосами, собранными в пучок. Ее мужа-партизана расстреляли румынские каратели, на ее глазах убили ребенка.
— Что слез пролито! — взволнованно рассказывает женщина. — Всех бы их, извергов, в тех слезах перетопить можно.
Час за часом бойцы расспрашивают женщину, партизанскую мать.
— Грамоту искореняли, как заразу, — с горечью рассказывает она. — Сколько школ пожгли — не счесть! Есть у нас село, Малоешти называется. Выкатили против школы пушку, и ну палить.
— А партизаны? — не утерпел Зубец.
— У нас тут небольшой отряд, а двести немцев перебили, три эшелона под откос пустили. Наши молдаване хорошо воевали.
— Они и на фронте геройски бились.
— Расскажите, расскажите, — упрашивали женщины, которых-немало набралось в избу.
— Вот в боях за Днепр отличился Парфений Балуца, — сказал Глеб. — О нем все газеты писали.
— Да?
— Отважный воин. Он первым переправился через Днепр. У него была горсточка людей, и они сутки бились с немцами, пока подоспели другие.
— Герой!
— А на Волге Мария Лесовая отличилась. Тоже молдаванка.
— Расскажите, расскажите, пожалуйста!
— Ехала она с фронта, раненых везла в машине. А тут откуда ни возьмись — немцы. Шофера убили. По машине палить стали. Казалось, конец всем. Ан нет! Отважная девушка не растерялась и первой открыла ответный огонь.
— Ох, девушка!
— И знаете, всех перебила, хоть и сама была ранена. Из последних сил села за руль и привезла раненых.
— Ох, красавица!
— Берите и нас в Красную Армию! — с готовностью заявил хрупкий паренек, уже воевавший тут в партизанах.
— Что ж, — сказал Глеб, — идите к полковнику.
ВСЕСИЛИЕ ЖИЗНИ
Утром партизаны привели человека, схваченного ими в соседнем городке.
— Пустите, я американец, я союзник! — вырываясь из рук, кричал он то по-английски, то по-немецки.
Глеб поднял руку, и американца отпустили. Низкорослый, с изрядным брюшком, на толстых коротких ножках, он походил на разъяренного кабана, готового кому угодно перегрызть горло. Ни тыквообразная голова с оттопыренными ушами, ни оплывшее лицо, ни злые рысьи глаза, спрятанные в глубоких глазницах, — ничто в нем не вызывало симпатии.
— Ух и чушка! — сорвалось у Соколова.
— Кто такой, в чем дело? — строго потребовал Глеб.
— Уф! — произнес толстяк, запыхавшись, утирая лоб холеной короткопалой рукой.
Лица бойцов прояснились и потеплели. Союзник, оказывается. Человек из другого мира, который вместе с нами против фашизма. Сразу исчезла настороженность и ирония. К другу нужно относиться по-дружески. И пока Румянцев просматривал документы, разведчики оживленно обсуждали ситуацию.