— Эх вы, вояки! — бросил он с упреком. — Вашу высоту брать будем.
Самохин ничего не ответил, понуро побрел к берегу.
Плот отвалил от берега и закачался на высоких в зловещих отблесках волнах. Андрею Жарову невольно вспомнились гоголевские строки:
«Чуден Днепр при тихой погоде, когда вольно и плавно мчит сквозь леса и горы полные воды свои. Ни зашелохнет, ни прогремит».
Нет, не таков сейчас Днепр. Яростно ожесточенный, он кипит и клокочет от взрывов, вздымающих фонтаны искрящейся воды. На хвостатую комету похож вражеский самолет, сбитый зенитчиками. Он падает где-то за лесом. Раздается оглушительный взрыв. Все цвета и краски разом блекнут — так ослепителен столб пламени. Взметнувшись вверх, он будто ударяется в тучи, а потом, словно обессилев, отвесно грохается наземь, образуя море огня. Полосуют небо огненные мечи прожекторов, прорезают темноту ночи светящиеся трассы пуль и снарядов, небо по горизонту полыхает отсветами пожарищ, блеском ракет, молниями разрывов.
И все это отражает ночной Днепр в своих могучих водах.
Андрей Жаров и все, кто были с ним на плоту, с тревогой и нетерпением посматривали на медленно приближающийся берег, где неистово метался шквал смертоносного огня. Но малоподвижный, тихоходный плот как бы испытывал их волю и выдержку.
Андрей знал, что будет трудно, нестерпимо трудно, но он знал и то, что ни тысячи опасностей, ни даже сама всесильная смерть — ничто не остановит их. Пути назад им нет. И не умереть, а победить они спешат на тот берег. Уже две роты там. Они уже отвоевали кусочек правобережья и стоят насмерть. Через несколько минут на тот берег Андрей приведет третью роту. А потом переправится весь полк. А за ним — дивизия, армия. Вся сокрушающая, насыщенная грозной техникой, строго организованная масса войск ступит на правый берег Днепра и оттуда начнет свой победный освободительный марш на Запад, и могучую поступь великой армии услышат люди во всех уголках планеты.
Так будет!
Юров развернул командный пункт батальона в только что отбитом немецком блиндаже. Когда прибыл Жаров, уже была связь с ротами, установлено наблюдение за противником, и КП, как всегда, жил своей обычной напряженной жизнью.
Неподалеку — целехонький дот. Сделан на совесть — железобетон. Из амбразуры выглядывал ствол пулемета. Когда-то грозный, он теперь уткнулся в землю.
— Самохин брал? — спросил Жаров.
— Да, Самохин, — отозвался начштаба, и без того замкнутое лицо его помрачнело еще больше.
— Что-нибудь случилось? — вопросительно взглянул комбат.
— Самохин отколол номер.
И Юров рассказал все, как было.
Вот тогда-то Жаров и взялся за телефонную трубку. Эх, Самохин, Самохин, горячая головушка! Заварил кашу — попробуй расхлебай.
Пришел Березин. Он только что был в ротах.
— Ну, что решил с Самохиным? — с ходу спросил он комбата.
— Отстранил пока.
— Что ж, пока достаточно.
— Вот Юров предлагает откомандировать Самохина.
— Пусть другие воспитывают, так?
Юров промолчал.
— Конечно, бывает, когда командира и снять надо, и из части убрать, а то и под суд отдать. Я не о том, — продолжал Березин. — Наш сердяга Капустин перед боем просил трех офицеров сменить, ни много ни мало — трех сразу. А проверили — нет серьезных причин. Просто комбату не нравятся. Куда это годится?
— Верно, — согласился Жаров. — И я так же думаю.
— Вон там, — указал замполит на реку, — я видел дуб на пригорке. Могучий, гордый — залюбуешься. А вокруг него молодые дубки. К небу тянутся. Один краше другого. У настоящего командира так же.
«Самохин — не плохой дубок, — слушая Березина, подумал Андрей. — Разве только жидковат еще. Оттого и гнется».
— Что ж нам Самохина, по головке гладить? — загорячился Юров.
— Вам виднее, — уклончиво ответил замполит. — Только воспитание — сложный процесс, человека не теряйте из глаз. Че-ло-ве-ка!
Появился Сазонов, закончивший переправу своей роты. Войдя с ним в траншею, Жаров начал уточнять задачу. По всему побережью, насколько хватал глаз, разгорался жаркий бой.
Уже забрезжил рассвет, а сбить противника с потерянной высоты еще не удалось. Самохин застал комбата погруженным в насущные дела, озабоченным. А забот было хоть отбавляй. Мал плацдарм — пятачок. Здесь не поманеврируешь: даже трем ротам тесно. Остальные силы полка ожидали своей очереди на левом берегу, и Щербинин беспрестанно торопил, требуя решительных действий.