Передав донесение, он хотел было идти, но Оля снова засыпала его вопросами. Хочешь не хочешь, а отвечай. А правда, он любит петь? Ту, об Украине, он хорошо пел. А правда, он всегда неразговорчив? Нет? Значит, только с нею? Она видит, угадала! — и опять лукаво взглянула на Пашина. — А правда, ему никакая девушка еще не нравилась?
Пашин замялся, но Оле не хотелось отступать.
— А если бы полюбил, то какую девушку? — в лоб спросила Оля.
— Гордую, чистую. Правдивую.
— А я не такая?
— Ну, как сказать…
— Нет, скажи, скажи, — не отступала Оля.
«Была ни была, пусть знает», — решил Пашин.
— Не люблю, когда девушка цены себе не знает, когда разменивается: нынче с одним, завтра с другим. Терпеть не могу такое! — и, рванувшись, со всех ног помчался к берегу.
Оля отшатнулась, как от удара. Глаза ее расширились, лицо побледнело. А через минуту она вытирала мокрые от слез щеки. Ей хотелось остановить Пашина, возразить ему, сказать что-то большое и важное. Только сил у нее уже не было.
Не успело солнце перевалить за Днепр, как ветер откуда-то пригнал хмурые тучи и полил дождь. Река потемнела, взъерошилась, и по ней сердито загуляли высокие волны. Тревожно зашумели сосны, сбежавшие с крутогорья к самой кромке воды. Дождь усиливался, но и под его секущими струями бойцы сшивали телефонным проводом плащ-палатки, набивали сухими сучьями и сеном. Толстые зеленые туши поплавков подтаскивали ближе к воде и тщательно маскировали. Саперы связывали поплавки длинными слегами в узкие плоты, легкие при переноске и подвижные на плаву. А на берегу мокли никому не видимые разведчики и наблюдатели, не сводившие глаз с противоположного берега. Командиры подразделений спешно заканчивали подготовку к ночному бою.
Березин нашел Самохина в маленьком окопчике под туго натянутой плащ-палаткой. На газете, разостланной прямо на земле, майор увидел банку консервов и несколько свежих огурцов. Приняв рапорт, он не отказался разделить скромный ужин. Замполиту понравилось слегка возбужденное, дышащее решимостью лицо командира. Третьим в окопчике был командир взвода лейтенант Румянцев — чернобровый офицер со строгим замкнутым лицом. Он мог бы показаться старше своих лет, но по-юношески чистый лоб и свежий румянец во всю щеку говорили, что командиру едва ли перевалило за двадцать.
— Ну как, все готово? — разрезая огурец, спросил Березин.
— Да, можно сказать, все. Сам проверил, — поправляя на пруди новенький орден Красного Знамени, ответил Самохин.
— Осталось только боезапас дополучить, — добавил Румянцев.
— Да, боезапас, — повторил Самохин, метнув недовольный взгляд в сторону командира взвода. — Батальонные обозы в пути застряли.
— Пришли уже, — сказал Березин.
— Тогда сейчас и получим, — и командир роты тут же послал за патронами старшину Азатова.
— Задача такая: сто раз все продумай!
— Понимаю, товарищ майор.
— И действовать нужно не только дерзко, но и осмотрительно.
— Сам за всем следить буду, — повторил Самохин.
— Не только сам, все должны помнить об, этом, все!
— Первыми идем — первыми и будем.
Леон Самохин и Яков Румянцев лишь недавно окончили военное училище. В полку они с первых дней боев на Курской дуге. Дружны еще с училища и с тех пор почти неразлучны. В обоих через край бьет молодость. Только Яков скромнее и сдержаннее. Леон же любит блеснуть, покрасоваться. И часто бывает излишне самоуверенным и неосмотрительным. Вот почему Березин напоминал ему о важности трезвой оценки боевой обстановки.
— Нет, ты понимаешь, какой случай показать себя! — после ухода замполита сказал Самохин.
— Да, от нас во многом зависит успех, — согласился Яков.
Командира роты вызвали к Жарову. Самохин побаивался комбата и шел к нему с опаской: кто знает, как проявится его крутой нрав.
— На чем будете переправлять пушки? — строго спросил комбат. — На плотах? А какова их грузоподъемность?
Лейтенант замялся.
— Пушки-то потонут… — еще строже продолжал Жаров.
— Виноват, не подумал, — густо покраснел командир роты.
— А делать не думая — то же самое, что стрелять не целясь.
— Виноват…
— Плоты для вас готовы: саперы постарались, — прерывая лейтенанта, сказал Жаров. — Только это еще полдела. За всем нужен командирский догляд.
Капитан проводил ротного продолжительным взглядом. После этого долго о чем-то думал.
А Самохин, возвращаясь к себе, тоже размышлял: почему комбат так подчеркнуто строг к нему? Такое ощущение, вроде тебя высекли. И отношения эти начались не вчера, еще на Курской дуге. Помнит, вызвали к комбату. Пришел, а тот не принимает. Час ждет, два. Зовет, наконец. Только Самохин вошел — и сразу под огонь: