В этот момент нечистый ангел с золотым ртом был Северине ближе, чем эти окружавшие ее мужчины, и с губ ее в адрес партнера по танцу готовы были сорваться слова, которые она в мрачном порыве бросила однажды вечером Юссону: "Вы не способны изнасиловать".
Образ Марселя не покидал ее весь вечер. Она все еще оставалась связанной с ним через платье, которое было на ней и которое он снимал с нее, через кожу, которую он ласкал и которую она не стала очищать. Северина чувствовала, что в этот вечер была очень красива, ощущала извращенный восторг от того, что в ней смешались две Северины, и, выходя из ресторана, она обняла Пьера с пылом, который был предназначен не ему одному.
Однако она сильно испугалась, когда почувствовала попятное движение мужа, и на протяжении всего обратного пути почти физически осязала нечто бесформенное и тяжелое, разделявшее их. Всего из-за какой-то секундной оплошности она поставила под угрозу весь свой долгий прилежный труд. Она вновь причинила боль Пьеру.
В полной мере всю неистовую силу своей любви Северина ощущала лишь в часы растроганности или опасности, но сейчас она завладела ею до тоскливой спазмы в груди. Она вдруг осознала, что ходит теперь к госпоже Анаис не ради анонимного сладострастия, а ради Марселя, и что ее тайная жизнь, столь удобно ограниченная стенами дома на улице Вирен, вторгается в другую, посвященную Пьеру, и что этот мутный поток, если его не остановить, грозит унести с собой все. Необходимо было любой ценой залатать прорванную плотину. Опасная трещина возникла из-за Марселя, из-за того, что она так привыкла к нему. Ей надо его забыть. Это будет жертвой, но Северина смирялась с ней, глядя на профиль Пьера, вырисовывавшийся в тени. Итак, она решила подправить ход судьбы.
Госпожа Анаис восприняла решение Северины с удовлетворением, к которому подмешивалась тревога.
– Вам не хочется его видеть, и я вас одобряю, – сказала она. – Мне ничего не известно об этом парне, но я бы предпочла, чтобы он находился где-нибудь в другом месте, а не у меня. Вот только как он воспримет это? Друг Ипполита… ну в конце концов я скажу ему, что вы больны. Может быть, ему надоест ждать.
Четыре дня спустя, когда Северина выходила из дома свиданий, дорогу ей преградил силуэт, который она узнала, даже еще не увидев самого человека, по отбрасываемой им тени. Тень эта была огромной, и молодой женщине показалось, что она затмила собой весь вечерний свет.
– Я провожу тебя немного, – мирно проговорил Ипполит.
От неожиданности Северина утратила способность реагировать. Но когда коротенькая улица Вирен, представлявшаяся Северине чем-то вроде прихожей госпожи Анаис, осталась позади, когда они оказались на площади Сен-Жермен-л'Осеруа, молодая женщина пробудилась словно от какого-то внезапного внутреннего вскрика. Еще бы, ведь она вышла за пределы улицы Вирен и попала туда, где она была воплощением добродетели и нравственного здоровья, туда, где она вновь становилась женой Пьера, – и вдруг она идет в сопровождении посетителя дома госпожи Анаис, да еще какого посетителя! Чтобы не позволить этому ограниченному четырьмя стенами существованию бросить тень на ее обычную жизнь, она отказалась от своего самого знойного наслаждения, и вот эта другая жизнь протягивает к ней свои щупальца, причем не только в виде игры воображения, а приняв вполне реальный облик этого ужасного Ипполита.
Испуг, вызвавший у Северины дрожь, был связан даже не столько с появлением Ипполита, сколько с неумолимой поступью судьбы, которую она попыталась было перекроить на свой лад. Минуту спустя страх уступил место инстинкту самосохранения. Напряженная до предела, готовая взывать о помощи, Северина ринулась к проезжавшему мимо такси. Но тут же споткнулась. На ее плечо легла рука Ипполита, и Северина ощутила тупую безнадежность, какую испытывают каторжники при первых попытках двигаться с цепью на ногах. Тяжесть этой руки тут же истощила всю энергию молодой женщины.
– Без глупостей, – произнес Ипполит, не повышая голоса. – Я должен поговорить с тобой, и я с тобой поговорю. Тебе хочется в укромное местечко? Идем.
Он направился к небольшому винному погребку на площади. Хотя он давно убрал руку и даже не глядел на Северину, она послушно следовала за ним.
Тесный зальчик был пуст. Только какой-то рабочий пил за стойкой белое вино. Причем делал он это с таким явным удовольствием, что Ипполиту тоже захотелось немного выпить. Он дождался, пока его обслужат, и повернулся к Северине.
– Хорошенько выслушай меня, – произнес он наконец, – и не заставляй меня повторять дважды. Если тебе захочется узнать, чего стоит мое слово, спроси на Монмартре или на Центральном рынке, кто такой Ипполит-Сириец. Так вот, говорю тебе, если хочешь, чтобы у тебя не было неприятностей (от этого безобидного слова на Северину повеяло холодом), не шути с Марселем.
Он медленно допил вино и с видимым усилием задумался – выразить свою мысль ему было нелегко.
– У тебя вид честной и хорошей девушки, – проговорил он наконец, – и я хочу тебе кое-что объяснить. Марсель – это парнишка, который спас Ипполиту жизнь. Ты можешь себе это представить? Теперь он для меня больше, чем сын. Вот только есть у него один недостаток – падок на женщин. В прошлом году без меня он уже… Ладно, хватит об этом. Когда он попросил тебя, мне следовало бы догадаться, что он снова влипнет, да разве же все предусмотришь. Вначале он преодолевал себя… Даже делая глупости, оставался мужчиной. А потом расслабился… Он такой непосредственный, этот малыш. Можешь не думать, что он поверил выдумке о твоей болезни. Если бы я его не удержал, сегодня вечером с тобой говорил бы не я, а он. Я решил, что лучше мне сходить. А то он чересчур горячий.
Ипполит снова погрузился в тягостную задумчивость. Северина подумала даже, что он вовсе забыл о ней.
– Короче, ты меня поняла, – произнес он наконец. Он снова положил ей руку на плечо, поглядел на нее неподвижным взглядом и заключил:
– Можешь идти, да поживее. А то я сегодня не в духе. В окне погребка Северина еще раз увидела его громадный, размытый силуэт, склонившийся над пустым бокалом.
Хотя молодая женщина была уже на улице, она резко отвела взгляд в сторону. Этот силуэт влиял на нее парализующе. Однако нужно было действовать без промедления, Северина чувствовала это всем своим обезумевшим от страха нутром. Еще один день – и она попадет во власть этих двух мужчин, и неизвестно, кого из них она должна больше бояться, а за ними ей виделись другие, такие же опасные, готовые повиноваться и Ипполиту, и Марселю.
Северина быстро вернулась на улицу Вирен.
– Я ухожу, – объявила она госпоже Анаис.
– Вы виделись с вашим другом? Он берет вас с собой в отпуск? – спросила госпожа Анаис, никак не предполагая, что Северина задумала окончательно порвать с ее заведением.
– Да, да, – немногословно ответила молодая женщина, чтобы не пускаться в объяснения.
Даже если предположение госпожи Анаис и не предопределило решения Северины, то оно по крайней мере избавило ее от дальнейших колебаний. Северина почувствовала слепое желание бежать, еще когда разговаривала с Ипполитом. Однако просто бежать из дома на улице Вирен было недостаточно. Северина не хотела, не могла больше дышать тем же воздухом, что и ее преследователи. Нужно было сделать так, чтобы от Марселя и Ипполита ее отделяло большое расстояние. Начиналось лето. Конечно, у Пьера была привычка брать отпуск позднее. Он станет говорить о больнице, о клинике, о графике отпусков. Но Северина чувствовала, что выпавшие на ее долю испытания достаточно подготовили ее к тому, чтобы уговорить мужа. В который раз любовь заставляла ее во время своих самых грустных треволнений прибегать к самой искренней нежности.