Разве наказывают человека за приступ безумия? А как иначе назвать то, что она сделала? Ее следовало бы полечить от неожиданно поразившего ее недуга, и тогда от этой ужасной недели не осталось бы и воспоминания. А исцеление, подумалось ей, исцеление уже пришло, потому что ей смертельно стыдно за свой безумный поступок, потому что уже одна лишь мысль о новой встрече с госпожой Анаис заставляла ее содрогаться от ужаса, потому что…
Поток мыслей, с отчаянной скоростью подгонявших друг друга, в мозгу Северины вдруг оборвался, резко сменившись абсолютной неспособностью о чем-либо думать, в сознании возник какой-то полный провал. Ей казалось, что чей-то ненасытный рот высасывает из нее душу, и та постепенно покидает тело. Она подняла глаза… Совсем близко, почти касаясь ее, стоял мужчина; в своем горячечном споре с собственной тенью она даже не услышала, как он подошел. У него была открытая мощная шея, широкие спокойные плечи. Скорее всего он работал каким-нибудь кочегаром на одной из самоходных барж, причаленных поблизости от Нового моста: его синяя рабочая блуза и его лицо были в пятнах сажи и машинного масла. От него пахло крепким табаком, смазкой, силой.
Пристальным, тяжелым взглядом он уставился на Северину, может быть совершенно не отдавая себе отчета в том желании, которое она ему внушала. Вскоре ему предстояло плыть вниз по реке к Руану, к Гавру, а вот сейчас он остановился возле красивой женщины. Он понимал, что для него она слишком хороша, слишком хорошо одета, но он хотел ее и потому смотрел на нее.
Оказываясь на людях, Северина часто ощущала на себе алчные взгляды, но не испытывала от этого ничего, кроме досады и смущения. А вот с такой похотью, грубой, циничной, ничем не прикрытой, она еще никогда не сталкивалась; разве что у мужчины, который преследовал ее в сновидениях, да потом еще у того, которого она видела на пороге дома мадам Анаис. И вот теперь тот же мужчина – потому что это был именно он – стоял перед ней. Стоило ему только протянуть руку, и она ощутила бы его прикосновение, о котором в мыслях страстно молила. Но ведь он не отважится, он же не посмеет…
"А если бы я была на улице Вирен, то за тридцать франков…" – внезапно мелькнула в голове Северины до ужаса отчетливая мысль.
Она стала пристально вглядываться во все лица, рассматривать тела, сосредоточившиеся в этой крохотной примитивной вселенной между твердой стеной и плотной массой реки. Возчик, державший коренника за ноздри, чтобы притормозить на спуске, – он, казалось, нес в своей огромной ручище и саму лошадь, и бутовые камни, лежавшие в телеге; грузчик с низким лбом, будто вросший в землю; чернорабочие, нагрузившиеся вином и сытной пищей, – все они, эти мужчины, о существовании которых Северина до сих пор даже не подозревала, мужчины, сделанные совершенно из другого теста, стали бы в доме госпожи Анаис за тридцать франков распоряжаться ее телом.
У Северины не было времени, чтобы понять, что за спазма сжала ей грудь. Кочегар с баржи сделал шаг назад. И ею овладел страх, причем страх тем более невыносимый, что вырастал он не из реальности. Она опять устремилась в погоню за своим сновидением. Она испугалась, что и этот мужчина тоже вот-вот растворится в воздухе, как тот, другой, который был в тупике. Северина почувствовала, что во второй раз не сможет вынести горечь его исчезновения, у нее просто не хватит сил. Она не сможет, нет, нет.
– Погодите, да погодите же, – простонала она. Затем, погружая взгляд своих блестящих глаз в ничего не выражающие глаза кочегара, добавила:
– В три часа, улица Вирен, дом девять-бис, у госпожи Анаис.
Он тупо потряс головой с забитыми углем волосами.
"Он не понимает или уже не хочет, – подумала Северина с ужасом, понятным лишь тому, кто хоть раз находился во власти кошмара. – А может быть, у него нет денег".
Не спуская с него глаз, она порылась в своей сумочке и протянула ему стофранковую купюру. Мужчина оторопело взял бумажку, стал внимательно рассматривать ее. Когда он поднял голову, Северина уже быстро поднималась вверх по склону, ведущему от берега к набережной. Кочегар пожал плечами, сжал полученную купюру в кулаке и побежал к баржам. Он и так уже потерял слишком много времени. Его баржа отчаливала ровно в полдень.