"Как далеко способен он пойти ради удовлетворения этого сладострастия?" – думала она, вполне отдавая себе отчет, в какие укрытые от света теснины заводит погоня за этим божеством.
Однако Юссон заплатил за напитки, положил несколько банкнот на камин и сказал:
– Я прошу вас поделить между собой этот сувенир. До свидания, сударыни.
Северина, уничтоженная, не шевелясь, смотрела, как он покидает комнату. Но стоило ему выйти, как она, плохо соображая, что делает, бросилась догонять его. Она должна знать, удостовериться… она должна… Юссон прощался в прихожей с госпожой Анаис. Собирался ли он и в самом деле уходить, ждал ли появления Северины? Скорее всего, он и сам этого не знал, предоставляя своим изощренным инстинктам самим вести его к замысловатым наслаждениям, которые он получал исключительно в момент созерцания некоторых выражений на лицах собеседников и некоторых уродств.
– Остановитесь, – пролепетала Северина, протягивая руки к Юссону. – Нужно…
– Ну что вы, Дневная Красавица, – сказала госпожа Анаис, – это вы-то, с вашими изысканными манерами! Что подумает о вас уважаемый господин?
Юссон выждал несколько секунд, чтобы не упустить ни капли удовольствия от этой сцены. Потом сказал:
– Я хотел бы остаться наедине с госпожой… Абсолютно наедине.
– Хорошо, но что это, Дневная Красавица, с вами происходит? – воскликнула госпожа Анаис. – Проводите уважаемого господина в свою комнату.
– Не сюда, не сюда…
– Да нет же, прошу вас, не надо ничего менять ради меня в ваших привычках, – сказал Юссон с легкой дрожью в голосе.
Когда дверь за ними закрылась, у Северины началось что-то вроде истерики.
– Как вы могли? Как вы осмелились? – кричала она. – Только не говорите мне, что это случайно. Вы знали, что я здесь… Ведь это вы указали мне адрес. Зачем?.. Ну зачем?
Она не дала ему возможности ответить, потому что ее вдруг пронзила догадка.
– Вы не собираетесь, надеюсь, добиться меня таким способом, – торопливо продолжала она. – Я буду кричать прохожим, я выскочу на улицу… Не приближайтесь. Вы мне отвратительны, как никогда не было отвратительно ни одно человеческое существо.
– Это ваша кровать? – мягко спросил Юссон.
– А! Вот чего вы добивались. Да, это моя комната, да, это моя кровать. Что вы хотите еще узнать? Что я делаю, как я это делаю? Фотографии? Вы худший из всех, кого я здесь видела.
Она остановилась, потому что он слушал ее со слишком явным наслаждением.
Юссон подождал немного, потом, видя, что Северина решила молчать, взял ее ладонь и как-то зябко погладил ее своими легкими пальцами. Сильная усталость, а вместе с ней какая-то признательность, печаль, жалость старили его лицо.
– Все, что вы сказали, справедливо, – вполголоса заметил он, – но только кто может понять меня лучше, чем вы, и простить?
Этот ответ буквально подкосил Северину. Она осела на кровать. Ее растерянный вид… красное покрывало… внесли свежую струю в казалось бы уже исчерпанное наслаждение. Юссон молча упивался этим зрелищем, а потом понурился, сломленный еще более глубокой усталостью, еще более горькой печалью и жалостью.
На какое-то мгновенье Северина и он застыли, глядя друг на друга, как два несчастных животных, страдающих от неизлечимой и непонятной им болезни.
Юссон встал. Он старался двигаться бесшумно, словно опасался разбудить некую злую силу, призвавшую их обоих в это место. Однако Северина еще не получила той гарантии, которая только и могла вернуть ее к жизни.
– Минутку, еще одну минутку, – взмолилась она.
Ее страстная мольба вновь покрыла рябью чувствительные веки Юссона. Вся во власти своей тревоги, она не обратила на это внимания. Она продолжала сидеть на кровати; платье ее от порывистого движения чуть задралось, пальцы судорожно цеплялись за красное покрывало руками.
– Скажите мне… ради Бога… Пьер… он ничего не узнает? – шепотом спросила она.
При всей развращенности Юссона ему и в голову бы не пришла мысль о подобном доносе. И в это роковое мгновение она тоже не прельстила его. Но разве мог он отказаться от этой долгой сладострастной неги, которую предлагала ему сама Северина? Чтобы задержать страдальческое выражение у нее на лице, он сделал уклончивый жест.
И тут же выскочил из комнаты, чувствуя, что не сможет больше ни секунды выдержать принятой им позы, но вместе с тем ему совсем не хотелось лишиться самого нежданного и самого ядовитого из всех сорванных им в этот день плодов.