На другой день увидел я и Евпраксею. Она страдала еще нервами и другими болезнями наших молодых девушек. В год, который я ее не видал, очень она переменилась. У ней видно было расслабление во всех движениях, которую <!> ее почитатели назвали бы прелестною томностью, – мне же это показалось похожим на положение Лизы, на страдание от не совсем счастливой любви, в чем я, кажется, не ошибся. К праздникам собирались мы ехать в Старицу, чтобы провести их там вместе с Вельяшевыми, и ожидали там много веселья. Прежде чем мы поехали туда, ездил я еще в Берново. Неотлучный муж11 чрезвычайно мешал мне; она твердила мне только об моей неверности и не внимала клятвам моим, хотела показать, будто меня прежде любила как братски (не очень остроумная выдумка), точно так же, как и теперь.
Весьма ею недовольный, оставил я ее…
Монастырище, 7 января 1830
В четверг, 20 декабря <1828>, я, мать и сестра Анна отправились в Старицу, которая от Малинников лежит в верстах 30.
Старица. Я ожидал там найти Лизу и Сашу; оттого, когда мы подъехали к дому Вельяшевых и сестра вышла из саней, чтобы туда идти, а мать хотела прямо ехать в дом, для нас нанятой, то я долго не решался, что мне делать: остаться ли с матерью или идти с сестрой – так я боялся встречи с моей любовью. – Случай еще раз отсрочил эту трогательную сцену: два друга в этот же день поехали к Понафидиным. Лиза долго ожидала меня, но наконец надо было ехать к отцу. – Я очень был рад, что еще на несколько дней остался свободен.
Катинька Вельяшева. Здесь я нашел две молодых красавицы <!>: Катиньку Вельяшеву, мою двоюродную сестру, в один год, который я ее не видал, из 14-летнего ребенка расцвевшую прекрасною девушкою, лицом хотя не красавицею, но стройною, увлекательною в каждом движении, прелестною, как непорочность, милую и добродушную, как ее лета.
Марья Борисова. Другая, Машенька Борисова, прошлого года мною совсем почти не замеченная, теперь тоже заслуживала мое внимание. Не будучи красавицею, она имела хорошенькие глазки и для меня весьма приятно картавила. Пушкин, бывший здесь осенью, очень ввел ее в славу12. – Первые два дня я провел очень приятно, то в разговорах с сестрою, то слегка волочившись за двумя красавицами, ибо ни одна из них не делала сильного впечатления на меня, может быть от того, что, недавно еще пресыщенный этой приторной пищей, желудок более не варил13. Они слушали благосклонно мои нежности, и от предстоявших балов я ожидал еще большего успеха. Мы уже наверное знали, что у полковника Торнау (командира стоявшего здесь Оренбургского уланского полка) будет накануне Рожества для детей Weihnachtsbaum, или елка14, и для взрослых бал.
Иван Петрович Вульф. Не долго пользовался я спокойствием: сначала воротился от своего отца, куда он ездил на именины, мой двоюродный брат Иван Петрович Вульф, служащий в здесь стоящем уланском полку. Он очень хороший человек, с умом и способностями, которые не имел случая развернуть, живучи с самого выхода из корпуса пажей здесь в деревне. К несчастью моему, несмотря на 30 лет, он влюбился в свою 15-летнюю кузину Катиньку по уши, как я когда-то любил Анну Петровну, и стал ужасно ревновать к ней. Видя первой вечер, что она очень хороша со мною, он почти выходил из себя: твердил, что в мире всё химера (любимое его выражение), что он поедет против турок и пр. – Потом, объяснившись, как кажется, он оставил воинственное намерение, а только уже не отходил во всё время моего пребывания там ни на шаг от нее.
Встреча с Лизой. На третий день моего приезда в Старицу приехала наконец и Лиза с отцом, Сашей и Понафидиными. Из саней вышедши, она прямо пошла наверх во второй этаж, где жили, по тесноте, все молодые девушки, до 10 всех на всё, в двух маленьких комнатах, под предлогом переодеванья. Я оставался внизу, надеясь, что присутствие публики избавит меня трогательных сцен свиданья: слез, обмороков и т. п. Ошибся я: без них не обошлось. Саша (та самая, которая ровно год назад мучила меня тем же самым образом, печальною разлукою после года спокойных наслаждений, став другом и товарищем моей любовницы, сделалась нашим посредником), встретив меня довольно холодно, без упреков, объявила, что меня ожидают наверху: нечего было делать – я принужден был туда идти. Взойдя на половину лестницы, я увидел на верху оной Лизу, ожидающую меня, окруженную всем чином молодых дев. Недовольный блистательным таким приемом, еще увеличивающим затруднительное мое положение, сказал я не помню что-то, долженствовавшее выразить обыкновенное удовольствие встречи, и стал за нею, как бы желая дать проход всему народу, стоявшему у лестницы, вероятно, для того, чтобы сойти с нее. От этих ли слов, или от встречи просто, или от чего другого, не знаю, но красавица моя упала в обморок в руки шедшего за мною Ивана Петровича, который, вскинув ее на мощные плечи, понес до ближней постели. Быть причиною и зрителем всего этого было мне весьма неприятно. Понемногу она пришла в себя: когда очутилась на постели, мы, оставшись втроем с Сашей, успокоили ее.