Выбрать главу

26 февраля. Воскресенье. В первый раз день рождения наследника цесаревича празднуется с особой торжественностью – большим выходом при дворе. Для объяснения этого нововведения ожидали какого-нибудь знаменательного обращения государя к дипломатическому корпусу, однако ж ничего подобного не было: государь, проходя через тронную залу, поговорил вполголоса с каждым из дипломатов поочередно, начиная с лорда Лофтуса, с которым, как говорят, был любезен, и кончая князем Гикой, которого, говорят, резко оборвал.

28 февраля. Вторник. Несмотря на первую неделю Великого поста, я был приглашен к обеду во дворец с князем Суворовым и графом Адлербергом. Поводом к этому приглашению было то, что 50 лет тому назад в этот день князь Суворов был назначен флигель-адъютантом.

1 марта. Среда. У государя было совещание касательно распределения сил и образа действий в случае новой войны с Англией и Австрией. Принимали участие великие князья – наследник, Владимир Александрович и Константин Николаевич, – граф Гейден, Лесовский, Обручев и я. Тотлебен не мог приехать по болезни. Чем более обсуждаем наше будущее военное положение, тем более оно представляется в неприглядном виде. Как ни желательно удержать за собой Босфор и не впустить неприятельские флоты в Черное море, остается сомнение, возможно ли это при имеющихся силах.

Вечером получил я от государя для прочтения копию подписанного в Сан-Стефано договора. Чтение этого акта оставило во мне впечатление чего-то недоконченного, непрочного. Каждый пункт договора подаст повод к придиркам и возражениям со стороны наших недоброжелателей на конгрессе.

2 марта. Четверг. Государь доволен договором, хотя я указывал на кажущиеся мне в этом акте недомолвки и неудобства. Тем не менее он сознает угрожающую нам опасность в случае разрыва с Англией и Австрией. Канцлер сегодня прямо заявил, что не ручается за сохранение мира и надобно быть готовым на всё. Англия так и лезет в неприятности, как будто ищет поводов к размолвке.

Около 3 часов пополудни приехал в Петербург граф Игнатьев вместе с Реуф-пашой, турецким военным министром. Игнатьев заехал ко мне вечером, и мы успели о многом с ним переговорить. По-видимому, он мало еще ознакомлен с общим политическим положением. Так как решено, что он едет вместе с князем Горчаковым на конгресс, то я стараюсь расположить его к примирительному ведению дела в будущем. После наших военных успехов, после такого удачного исхода кампании мы можем быть уступчивы и великодушны.

3 марта. Пятница. Утром, по своему обыкновению, объезжал я военно-учебные заведения; но должен был поспешить во дворец к совещанию, назначенному в 1½. На этот раз, кроме канцлера, великих князей и меня, участвовали граф Игнатьев и граф Адлерберг (последний, вероятно, случайно, как находившийся во дворце).

И государь, и канцлер видят положение дел в черном цвете; князю Горчакову не нравится предложение князя Бисмарка прежде конгресса собрать предварительное совещание между посланниками шести больших держав в Берлине для установления программы подлежащих обсуждению вопросов. Наш канцлер отвергал эту мысль безусловно, а я подал голос в пользу того, чтобы не безусловно противиться предложению Бисмарка, и государь согласился с этим мнением, что было явно неприятно князю Горчакову. Он бодрится и, как и Игнатьев, показывает вид равнодушия к тому, состоится конгресс или нет. Но ведь отмена конгресса есть война, и, может быть, не с одною Англией, а с половиною Европы. И какое ему дело до того, можно ли надеяться на счастливый исход подобной войны при настоящей обстановке, когда военные наши силы и средства чувствительно потрачены и потрясены? По-прежнему он будет с цинизмом отговариваться тем, что война его не касается; пожалуй, ему будут даже приятны наши военные неудачи. Лишь бы ему сохранить свой ореол!

В 4 часа приехал ко мне с визитом Реуф-паша. Мы имели длинный разговор. Это человек лет 50, высокий, сухощавый, с европейскими манерами и весьма порядочно объясняющийся по-французски. Он говорил скромно, с оттенком грусти, что Турция подавлена, обессилена; что единственное ее спасение заключается в дружеских отношениях с Россией; даже были намеки на оборонительный и наступательный союз. Реуф уверяет, что дело решено между Россией и Портой окончательно и до Европы не касается; что конгресс не может ничего ни прибавить, ни убавить и т. д.

Не знаю, в какой степени было чистосердечно это заявление; но когда я стал клонить речь к тому, чтобы принять общими силами меры к защите Босфора и преграждению пути английскому флоту, Реуф, словно не понимая меня, заговорил о другом и даже, позабыв сказанное прежде, начал хвастливо уверять, что Турция имеет еще до 250 тысяч войска и все материальные средства для защиты не только Босфора, но и Дарданелл. Главным же предметом нашего разговора был вопрос о возвращении турецких пленных. Мы расстались весьма дружелюбно, а через полчаса после его отъезда я отдал ему визит. Адъютант мой Арапов назначен мною состоять при Реуфе на время его пребывания в Петербурге.