Симпатии тоже имеют свои права. Трудно представить себе, что книга Капюса или Бернара могла бы мне не понравиться.
Читал бы я не для того, чтобы наводить критику, а для собственного удовольствия. Если бы мне представилось, что мои четыре строчки помогут продать сто экземпляров книги, я, не ленясь, написал бы целых двадцать.
Я часто цитировал бы других. Я говорил бы: это хорошо, а вот это плохо, не стараясь объяснить, чем именно, во-первых, потому, что это завело бы нас слишком далеко, а во-вторых, потому, что сплошь и рядом я сам не знаю.
Придется верить мне на слово: это уж обязательно.
11 февраля. Знаю, что литература не может прокормить литератора. К счастью, я не особенно голоден.
* Каждое мгновение мне приходится давить, душить лисицу зависти, которая рвет мои внутренности.
* Ненавижу рифмы, особенно в прозе.
12 февраля. Одна из тех дам, которые хотят блистать в первых рядах, принимать у себя писателей. Они приглашают писателей к обеду. Те отказываются. Но дамы быстро утешаются: отказ - тот же автограф.
15 февраля. Сон. Дортуар. Я сплю на одной постели, она на соседней. Я говорю ей: "Идите сюда!" Она приходит. Сначала я прижимаю ее к себе и чувствую ее всю под рубашкой. Потом осмеливаюсь протянуть руку, провожу ладонью по ее нежной коже, касаюсь крепкой груди и покрываю поцелуями ее лицо. Когда я отрываю губы от ее губ, я вижу, что в ногах постели стоит классный надзиратель и смотрит на нас сурово и уныло. Она бежит к себе на постель. Я прячусь под одеяло. Конец.
Утром я проснулся с чувством нежной признательности, трепеща, как дерево, которое всю ночь простояло в лунном сиянии.
19 февраля. Личное! Личное! Ну и что же? Вы вправе ополчаться на мое "я", но не на ту искренность, с которой я о себе говорю, ибо, будь мое "я" Цезарем, вы задохнулись бы от восторга.
20 февраля. У Саша Гитри... Рассказываем друг другу различные истории.
Мальчик-савояр приходит в колбасную, держа под мышкой дешевенькую скрипку, покупает кусочек колбасы и, когда приходит время платить, говорит, что у него нет денег, что сейчас он пойдет их достанет, если хозяин согласится взять скрипку в залог: самая плохонькая скрипка, во всяком случае, стоит кусочка колбасы. Договорились. Через несколько минут в колбасную входит шикарный господин, тоже делает покупку, и вдруг замечает скрипку и пристально к ней присматривается. "Но ведь это Страдиварий, говорит он. - Даю за нее пять тысяч франков". Удивленный колбасник объясняет, как попала к нему скрипка. "Ладно, - говорит господин, - скрипач вернется, купите у него скрипку, а потом я зайду за ней и заплачу, как условлено". Савояр возвращается. Хозяин дает ему пятьсот франков, за которые он получит пять тысяч. Но шикарный господин не пришел.
23 февраля. Катюль Мендес написал Кларти: "Если мне не пришлют билеты на первое представление, я не напишу ни слова о "Бургграфах". В связи с этим Кларти вспоминает: в 1870 году какого-то журналиста не захотели пропустить через аванпосты. "Ах, так! - воскликнул он. - В таком случае мы не будем писать о войне".
25 февраля. Я обитал на всех планетах, и везде не слишком весело.
28 февраля. Плачь, но берегись, чтобы хоть одна твоя слеза скатилась по острию пера и примешалась к чернилам.
5 марта. В редакции "Фигаро". Подаю в кассу свою карточку.
- Тут для меня должна быть небольшая сумма, - говорю я.
Кассир открывает огромную книгу. Вижу свою фамилию, выведенную красивым почерком.
- Да, ваш гонорар пятьдесят сантимов за строчку. Это составляет тридцать шесть франков пятьдесят.
Пишу Кальметту, что при такой ставке я умру с голоду, а если приходится умирать с голоду, так уж лучше не работать.
21 марта. "Четырнадцатое июля" Ромена Роллана в театре Жемье. Четырнадцатое июля столь же печально в марте, как в июле. Не может толпа в течение трех действий метаться из стороны в сторону. Она тоже должна подчиниться условностям театра. Мегар объясняет мне, что девочка - это символ...
11 апреля. Вернулся в Париж. Коклен в "Мещанине во дворянстве".
- А ваш-то друг Гитри! - говорит он, хлопая меня по плечу, отчего я чуть не валюсь на землю, потому что стоял на одной ноге. - Это гнусно, что он сделал в "Комеди Франсез" с Тартюфом! Нельзя же играть его по-современному.
Только он спас "Рюи Бласа". Именно он сумел сыграть четвертый акт в комическом ключе, однако Виктор Гюго (он говорит: "мосье Виктор Гюго" уважительно, но с легким оттенком презрения) остался недоволен и отобрал у него роль Трибуле.
Впрочем, за исключением трех первых картин, "Мещанин во дворянстве" производит впечатление грубого фарса, и должно быть, сам Мольер думал: "Для этого болвана Людовика XIV и так сойдет!" Словом, пьеса для пресыщенной придворной знати, которой и развлекаться-то надоело.
15 апреля. У Прюнье, в соседней зале:
- Это бессмысленно...
- Позвольте, позвольте...
- Человечество...
- Что?
- Человечество...
- Чего?
* Птица в клетке не знает, что она не может летать.
* Стиль. Если появился "аметист", знай, что "топаз" поблизости.
* Любовь и дружба - это как ночь и день.
* Стрелять по кабану и убить на нем вшей.
* Онорина. Когда ее похоронят, как же плотно набьется земля в ее морщины.
27 апреля. И мне, сударь, тоже претит политика, но я ею не занимаюсь.
* "Франческа да Римини" в театре "Ренессанс". Почти Шекспир, только еще скучнее.
1 мая. Я страдаю, когда слышу прекрасный голос, поющий глупейшие слова.
* Слезы уродуют красоту страдания.
5 мая. В Лувре, куда повел меня Альфред Натансон. Смотрю картины Давида, Веласкеса и маленькие натюрморты Шардена, где не могу отличить луковицу от яйца. Все это меня не трогает.
Выйдя из Лувра, вижу черного дрозда с желтым клювом. Он сидит в одиночестве посреди теневого пятна, вытянувшегося на зеленой траве. Вот это живопись.
* Все каштановые деревья открыли свои листья, как маленькие вечерние зонтики.
7 мая. С такими людьми, как Шатобриан и Ламартин, путешествуешь по воздуху, но в неопределенном направлении.
* Правда не всегда искусство. Искусство не всегда правда, но правда и искусство имеют точки соприкосновения: их-то я и ищу.
9 мая. ...На Гернсее в полдень раздавался пушечный выстрел, возвещавший, что пора Виктору Гюго кончать работу. Вечером в половине десятого другой пушечный выстрел напоминал ему, что пора идти спать. Его библиотека на Гернсее состояла сплошь из разрозненных томов. Он брал, к примеру, первую часть труда по навигации, а об остальном догадывался сам.