115 Весь вечер с Стаховичами. Не только скучно, но совестно — так они далеки от меня; но зато, слава Богу, не сорвался ни разу, несмотря на чепуху М. С[таховича] и других. Лева приехал, рассказывал про назревающее столкновение Сер[ежи] и Ил[ьи]. — Матерьялизм. Вот именно восьмидесятники.
28 А. Я. П. 90. 63-й год мне. И совестно, что то, что 1890: 63 = 30, и что 28 лет моей женитьбе, что эти цифры представлялись мне чем-то значительн[ым], и я ждал этого года как знаменательного. — Встал поздно. Первое впечатление тяжелое — бабы, пришедшей за лошадью, к[оторую] опять отняли у нее для кумыса. Но я несправедлив б[ыл], зол. Вчера сказали, что сгорел Бул[ыгин]. Я поехал к нему. Дорогой молился и отчасти смирился. Молитва укрепляет и имеет всё время неослабляющееся значение. Бул[ыгин] не сгорел, но 14 двор[ов] в Хатунке. Вернулся. И не могу очистить себя от зла на детей. Всё б[ыло] во мне. А между мною и ими точно что случилось. Почитал Биернсона — хорошо, очень трагично. Заснул. Теперь 5 часов, иду обедать.
Думал: Маша рассказывала, как Лева с Ст[аховичем] говорили о том, что не надо смешивать благотворительность с хозяйством: «в хозяйстве справедливость, а благотв[орительность] — совсем другое». —Так говорят с уверенностью, что это умно и мило, а в сущности это не что иное, как отмежевание себе произвольной области, в к[оторой] вперед уж освобождаешь. себя от всякого человеческого чувства, в к[оторой] разрешаешь себе быть жестоким. Так говорят про службу, дисциплину, государство. Какое прекрасное худож[ественнее] произвед[ение] возможно на эту тему. И как нужно! И как мне хочется!
Еще думал: большинство добрых чувств, мыслей — не чув[ства], мысл[и]. А то, что тебя взволнует что-либо доброе: сострадание ли, сознание ли неправды и желание помочь уяснить, и это доброе стремление переходит или в негодование, злобу, осуждение, или в тщеславное перед людьми выставляемое рассуждение — болтовню, и сила его уходит, ничего не сделав. Надо не выпускать, запереть это чувство, как пар, как воду, и пускать его уж только в поршень и на колесо.
Кто-то едет. Помоги, Отец!.. —
Это б[ыла] коляска с письмами из Тулы. Письмо ругательн[ое] из Амер[ики]. Зачем я написал это, браня докторов? Невесело мне с старшими детьми. Заботы о деньгах, об устройстве и самоуверенность и довольство собой полное. Мало во мне любви к ним. И не могу вызвать больше. Ходили гулять на Козловку. С[оня] жаловалась на сыновей.
29 А. Я. П. 90. Дурно спал. Ходил на деревню. Дело Максима с Аникан[киным]. Всемогущество писаря. Вчера рассказ Ал[ексея] Мит[рофановича] о том, как подрались в вагоне будто за меня. Приехала девица Кузнецова, желающая употребить на дело свои 200 т[ысяч]. Я знаю несомненно, что деньги ни на что не нужны, но написал ей письма М[арье] А[лександровне], Губкин[ой] и Калмык[овой]. Разговор с сыновьями о докторах, медицине, неприятный. <Нет у меня любви к ним. Уж очень они дикие.>116
Долго гулял молясь, но очень холодно. Ничего не делал целый день. Нездоровил[ось].
30 А. Я. П. Если буду жив. Письма от Стр[ахова] и брошюра Revue de morale progressive.
[30 августа.] Жив и нездоров. Боль под ложечкой. Едва ли я проживу этот год. Думаю об этом совсем спокойно. Читал всё Christian Science. Много хорошего, но очень неясно, легкомысленно, женск[и]. Письмо от Стивенса и отчет Ch[ristian] Sci[ence]. Думал очень важное о личности как пределе, о страдании как указании ложного направления деятельности духа. Если буду жив, запи[шу] завтра, 31 А. Я. П. 90.
[31 августа.] Теперь 1-й час. Вечером проводил Анненк[ову]. Я поправил заключение. Читал Слепцова.
[3 сентября.] Пропущено три дня. 1, 2, 3 Сентября. Я. П. 90. Начну с нынешн[его] 3 Сент. Встал поздно, ходил. Не пью кумыс. Недоброе чувство к Сереже. Не могу заглушить. Надо бы говорить. Да что говорить. Только могу осуждать, а он самодоволен до последн[ей] степени. Молился с трудом. Но все-таки думаю доброе на молитве. Нынче думал: я сержусь на нравствен[ную] тупость детей кроме М[аши]. Но кто же они? мои дети, мое произведение со всех сторон, с плотской и духовной. Я их сделал, какими они есть. Это мои грехи — всегда передо мной. И мне уходить от них некуда и нельзя. Надо их просвещать, а я этого не умею, я сам плох.