23 Августа 1893. Я. П. Пропустил 5 дней. Был Страхов и Salomon. Беспокойство мое затихло. Но праздность не прекращается. Пытаюсь писать о религии, но не идет. Нынче был посланный от Кудрявцева за статьей. Я написал ему. Написал Дунаеву, Черт[кову], Лёвенф[ельду]. — С Страховым был неприятный разговор. Он говорит, что не видит необходимой связи между богатством богатых и нищетой бедных. Это удивительно. Нынче б[ыл] в Овсянникове. Нет охоты писать, нет напряжения. А казалось бы, как много нужно и как много готово. Думал за это время: Да, был 1) Митя Олсуфьев — плох[ой] с ним разговор.
1) Я говорил М[ите] О[лсуфьеву] о том, что религия есть установление отношения человека к бесконечному, такое, кот[орое] определяет его поступки. Он говорит, что это неясно. И действительно для него это неясно, п[отому] ч[то] ему хочется, чтобы я бы сказал ему такое определение религии, которое отвечало бы его неясному представлению о том, чем бы он желал, чтобы была религия. В роде того, как если бы человеку, кот[орый] представляет себе, что пахота есть езда на лошади, было бы неясно определение пахоты вздиранием и переворачиванием верхнего слоя земли.
2) В первый раз, на этих днях молясь словами: и ненадежен для Ц[арства] Б[ожия] взявшийся за плуги оглядывающийся назад, я понял все значение этих слов. Делай то, что нужно для установления Ц[арства] Б[ожия] (я невольно отношу это к печатанию моей книги), и не заботься о том, что от этого будет. Ничего, кроме хорошего, от этого ни для кого выйти не может.
3) Представлял себе, как прокурор или жандарм будет требовать от меня подписки не писать или чего подобного, говоря, что у меня на это высочайшее повеление. Не может быть высочайшее, п[отому] ч[то] у меня высочайшее — защищать братьев своих и обличать их гонителей. Есть только 2 средства заставить замолчать меня: или то, чтобы перестать делать то, что я обличаю, или убить меня, или запереть на век; действительно только первое, и потому скажите тем, кто вас послал, чтобы они перестали делать то, что делают.
4) В каждой болезни есть доля духовного страдания. — Эта доля может быть различна от 80 до 10 но, скажем, что она 50%. Вот эти-то 50% и могут быть устранены духовным лечением.
5) Противники христианства в жизни говорят: вы хотите уродства, разрушения всего. Посмотрите, как правильно и красиво идет наша жизнь. А послушаться вас, и будет разгром. Это всё равно, что те люди, кот[орые] подштукатурят и подкрасят заваливающийся дом и, указывая на вырытые ямы для фундамента нового, скажут: вот, чего вы хотите.
6) С Страховым разговор: Он хочет во всем находить хорошее и, по крайней мере, не пропускать его там, где оно есть. Но дело в том, что, как ни опасно пропустить хорошее, не оценив его, еще опаснее признать хорошим и удерживать то, что мы призваны всей нашей жизнью уничтожать и заменять. На ноже ходить.
7) Другой разговор с Стр[аховым] о том, что, как дошли люди теперь до обеспеченья каждого человека от насилия, грабежа, убийства, от диких зверей, так теперь пора дойти до обеспеченья каждого человека от голодной смерти. Это теперь предполагается только, но этого нет. Как скоро правительство берет в свое ведение человека, оно его кормит.
Теперь 9 ч[асов] веч[ера]. Я устал очень, дурно спал. Нездоровится.
24 Августа 93. Я. П. Е. б. ж.
Нынче 4 Сентября. Я. П. 93. За это время был болен двое суток. Ничего не пишу, умственная бездеятельность, но душевно хорошо. Есть кое-что выписать; но нынче не буду, некогда. Написал Митрофану и Чертковым.
Завтра 5 С. 93. Я. П. Е. б. ж.
[5 октября.] Страшно взглянуть на последнее число, записанное в дневнике, так давно я не писал: ровно месяц. Нынче 5 Октября. Я. П. 93. Что было за это время? Лева всё не поправляется. Борьба с Машей. Я написал З[андеру], он написал мне. М[аша] написала ему нехорошо. Это очень огорчило меня. Надо не мешать им жить, не мешать им ошибаться, не мешать им страдать и каяться и идти этим вперед. Таня уехала в Москву на смену С[оне]. — Теперь С[оня] едет. Попов здесь. Мы с ним по немецкому Штраусу переводили Лаотзи. Как хорошо! Надо составить из него книжку. Всё время писал статью о религии. Как будто кончил. Написал еще начерно статью о Мопасане. Вот и всё. Мало думал и мало записывал. Вот что:
1) Наука — тюрьмоведение.
2) Есть два рода умов: один ум логический, эгоистический, узкий, длинный, и другой — чуткий, сочувствующий, широкий, короткий.
3) Есть два способа познавания внешнего мира: один самый грубый и неизбежный способ познавания пятью чувствами. Из этого способа познания не сложился бы в нас тот мир, к[оторый] мы знаем, а был бы хаос, дающий нам различные ощущения. Другой способ состоит в том, чтобы, познав любовью к себе себя, познать потом любовью к другим существам эти существа; перенестись мыслью в другого человека, животное, растение, камень даже. Этим способом познаешь изнутри и образуешь весь мир, как мы знаем его. Этот способ есть то, что называют поэтическим даром, это же есть любовь. Это есть восстановление нарушенного как будто единения между существами. Выходишь из себя и входишь в другого. И можешь войти во всё. Всё — слиться с Богом, со Всем.