1) Старики теряютъ память всего недавняго. А память вѣдь есть то, чтó связываетъ совершающееся во времени въ одно я. Значитъ это я здѣшнее закончено и начинается новое.
2) Литераторамъ,220 ихъ трудамъ приписывается неподобающее имъ значеніе и важность, потому что въ рукахъ литераторовъ — пресс[а], устанавливающая обществ[енное] мнѣніе. — Только этимъ можно объяснить эти странн[о]221 серьезныя разсужденія критиковъ о значеніи героевъ поэмъ, романовъ... Тѣмъ же объясняется и преувеличенное значеніе, придаваемое искусству. Они всѣ одной клики.
3) Если нашелъ вещь, и нѣтъ хозяина, если возьмешь траву, дерево съ степи,222 к[оторую] ты считаешь ничьею, или изъ лѣса ничьяго, — то ты не виноватъ. Также не виноватъ и землевладѣлецъ и владѣлецъ фабрики и получающій жалованіе чиновникъ, если онъ не знаетъ, какъ пріобрѣтена земля, фабрика, какъ и съ кого собираются подати; но коли онъ знаетъ, что найденн[ой] вещи есть хозяинъ, что трава, деревья куплены другимъ — онъ воръ, если беретъ. И такой же воръ, если зналъ, какъ теперь должны знать всѣ, какъ пріобрѣта[ется] земля, фабрика, подати, и223 пользуется тѣмъ, другимъ или третьимъ — онъ воръ.
4) Страшный, не разрѣшимый вопросъ: какъ могутъ люди умные, образованные — католики, православные — вѣрить въ224 нелѣпости церковной вѣры,225 можетъ быть объясненъ только гипнозомъ. Въ дѣтскомъ возрастѣ и потомъ въ минуты подавленнаго состоянія людямъ внушаются идеи, и онѣ такъ226 крѣпко засаживаются, что люди потомъ не въ силахъ освободиться отъ нихъ. Читая прошлаго года книги о гипнозѣ, я не нашелъ въ нихъ отвѣта на вопросъ: какъ освобождаться отъ гипно[за]?227 Я думаю, что одно средство: нарушеніе связи съ гипнотизаторомъ, естественный образъ жизни и главное подъемъ въ область духовной самодѣятельности.
Объ этомъ надо подумать. Это ужасно важно.
Говорятъ:228 гипнотизатор[ы]229 подлежать суду за внушеніе поступковъ противозаконныхъ. A внушеніе въ дѣтскомъ, воcпріимчивомъ къ гипнозу возрастѣ всѣхъ ужасовъ церковной вѣры не только не запрещается, но запрещается невнушеніе. Это ужасно.
5) Все яснѣе и яснѣе для меня становится, что чѣмъ меньше силы230 чувства и231 самобытной мысли, тѣмъ легче человѣкъ усваиваетъ передаваемое. — Въ обученіи есть тоже гипнозъ. Въ истеричномъ состояніи подражаніе усваивается удивительно. И истеричные, не имѣя никакихъ другихъ мыслей и чувствъ кромѣ тѣхъ, кот[орыми] они охвачены въ данную минуту — дѣйствуютъ очень сильно на другихъ, тоже гипнотизируютъ. Они, какъ намагниченное желѣзо, дѣлают[ся] магнитомъ.
Все писалъ съ большимъ усиліемъ, лѣнью.
10 Ок. 1900. Я. П Е. б. ж.
[10 октября.] Утромъ долго не могъ взяться за работу, потомъ опять поправилъ конецъ и чувствую, что все еще не кончилъ. Погулялъ. Дождь.
Непріятное впечатлѣніе, к[оторое] въ то время, какъ получилъ, не успѣлъ преодолѣть: это Л[евино], переписываемое дѣвочками какое то писаніе. Tout comprendre...232
Ѣздилъ верхомъ далеко по тульск[ой] дорогѣ и кое что думалъ. Запишу прямо сюда, а не въ книжку.
1) Если человѣкъ все говоритъ про поэтическое, знайте, что онъ лишенъ поэтич[ескаго] чувства. То же о религіи, о наукѣ (я любилъ говорить о наукѣ), о добротѣ — тотъ золъ.
2) Я теперь безпрестанно застаю себя на чувствѣ недовѣрія къ реальности этого міра. Зачѣмъ весна, лѣто, осень. Развѣ нельзя совсѣмъ иначе. И развѣ не ясно, что это только233
И я вспомнилъ, какъ я смотрѣлъ на міръ въ дѣтствѣ. Какъ234 несомнѣнно б[ыло], что этотъ міръ единственный и даже не единственный, a настоящій, такъ что все, кромѣ него, фантазія. А теперь я знаю, что этотъ міръ фантазія. Отъ дѣтскаго представленія о мірѣ, т. е. собственно о моемъ тѣлесномъ я, до теперешняго яснаго сознанія его случайно[сти] и ничтожности, я проходилъ (и вс[ѣ] проход[ятъ]) много ступеней. Это надо еще разъяснить.