Сегодня у Надежды Федоровны видели старшего сына Александра Федоровича Грушецкого; его шлют на войну, он все спрашивал, каждого (по глупости): «Как ты думаешь, убьют меня или нет», – очевидно, боится. Рассказывал, как он ехал из Германии, тоже с мытарствами, сперва – на Торн, потом – в Штеттин, на Рюген и в Швецию – всего 12 дней. Вечером были у Губских. Она выглядит недурно, хотя проехала с муками 12 дней. Уже 12 июля слышала она в поезде разговор одного офицера с его отцом – отец ужасался войне, а офицер говорил: «Мы давно ее ждали, сегодня в ночь уж все должны быть на местах, теперь самый благоприятный момент – в России голод, холера, пожары, забастовки; во Франции – смены министров, полный развал и нет денег; Англия не страшна – ее флот далеко – это самый удобный момент». Губская после этого хотела моментально ехать, но знакомые ее уговорили остаться. Двинулись 18-го, дачные поезда прекращены были постепенно, по округам уже 18-го с 12 ч. дня. Ехала она часть пути на автомобиле. Настроение в их местечке характеризовал аптекарь, прощаясь с ними: «До свидания в Москве». В Берлине переехали с вокзала на вокзал. Она пошла в справочное бюро, п[отому] ч[то] кругом все говорили, что война объявлена, спросила, как лучше уехать, и в ответ получила: «Вот еще, станем мы вам помогать выезжать от нас!», – все это сопровождалось руганью. Билеты выдали. Поезд прямо осадили. В Торне им скомандовали: «heraus»,[71] – и мигом потушили свет. Там уже была масса народу, некоторые сидели три дня; хлеба не давали, потом дали по крошке. Сидели долго. Им говорили, что русские их к себе не принимают, что путь сломан. Наконец загнали в 60 вагонов, главным образом IV класса, и повезли, чуть не сутки, в Штеттин, заявив, что они военнопленные и будут жить по отдаленным курортам. Дорогой воды не давали, пить тоже, но конвой был добрый, из поляков. Один из них хотел достать для ее девочки воды, но не успел и предложил кофе из своей фляжки, но это увидел офицер, разбранил его и отослал; другой на остановке принес воды из канавы – и пили. Толпа везде была враждебна «Verfluchte Russen»[72] и кулаки.
На Рюгене, когда их высадили, к ним подошли три офицера-шведа и заявили, что их возьмут на пароход, всех, кто хочет, остальные же будут военнопленными, п[отому] ч[то] это последний пароход. Толпа бросилась к нему, часть влезла; когда он отошел, паника охватила оставшихся, одна мать, дети которой попали на пароход, бросилась в воду… Потом за оставшимися пришел еще пароход. В Швеции были очень внимательны и любезны. Прислуга в отеле в Стокгольме отказалась от чаевых: «вам еще понадобятся». Везли через Торнео в ужасных условиях, но на душе было спокойно. В Финляндии чувствовалась враждебность, но молчаливая.[73] По ночам там поезд стоял; часто бывали крушения, но никто на это не обращал внимания. За все 12 дней М. А. раз обедала и раз спала в Стокгольме. В Швеции они встретили 10 поездов с уезжавшими из России немцами, которые поголовно хвалили отношение всех к себе. У Губских много говорили о воззвании Николая Николаевича к полякам,[74] теперь кадеты уже поверили и этому и очень ликуют. Вообще мы с С. совсем безнадежно смотрим на людей. «Речь» запретили, потом разрешили, и она разразилась такой верноподданнической статьей, что ужас; то же и с этим воззванием – кто ему поверит? – ведь не было его, пока поляки не были нужны! А все ликуют, и пресса особенно. «Русские ведомости» прямо тают. Австрия тоже поляков подкупает, обещает дать короля, пишут, что уже назначила его.
Встретили Никитиных – у нее очень-очень плохой вид – все следы переезда.
Сегодня видела на заседании «Задруги» Л. С. Козловского – вчера вернулся из Галиции; Ф. ехал свободно через Австрию и Румынию. Выехал из Галиции накануне объявления войны Германией России. Говорит, что у Австрии совсем нет враждебного чувства к русским, только боятся шпионов и арестовывают подозрительных. В Галиции поляки враждебны к русским, а чехи выжидают, пока молчат и неохотно идут в солдаты, готовы восстать при первом же случае. В Румынии весь народ против Австрии. С. думает, что Козловский говорил о враждебности польской интеллигенции к русским, а не низших слоев. К[озловский] сам очень русофильски настроен и стоит за присоединение поляков к русским. Воззвание Ник[олая] Ник[олаевича], удручающее нас как фальшивое, привело его в умиление, а он и не знает, что Ник[олай] Ник[олаевич] выдавливает пальцами глаза у провинившихся охотничьих собак (гов[орил] Г. Е. Львов, его сосед по имению).[75] Козловский пишет лирическую статью о поляках в «Русские ведомости».
73
Высказанные предположения о враждебности части финского населения в целом соответствовали действительности. Доказательством тому может служить тот факт, что в организованное на территории Германии подразделение финляндских сепаратистов (в 1915 г.) – 27-й Королевский прусский егерский батальон – записалось 1897 человек. (
74
Воззвание было опубликовано в газете «Русские ведомости» от 2 августа 1914 г. (С. 2): «Поляки! Пробил час, когда заветная мечта ваших отцов и дедов может осуществиться. Полтора века тому назад живое тело Польши было растерзано на куски, но не умерла душа ее, она жила надеждой, что наступит час воскресения польского народа, братского примирения его со всей Россией. Русские войска несут вам благую весть этого примирения. Пусть сотрутся границы, разрезавшие на части польский народ. Да воссоединится он воедино под скипетром русского царя. Под скипетром воссоединится Польша, свободная в своей вере, языке, самоуправлении. Одного ждет от вас Россия – такого же уважения к правам тех национальностей, с которыми связала нас история. С открытым сердцем, с братски протянутой рукой идет к вам великая Россия. Она верит, что не заржавел меч, разивший врага при Грюнвальде. От берегов Тихого океана до северных морей движутся русские рати. Заря новой жизни занимается для вас. Да воссияет в этой заре знамение Креста – символа страдания и воскресения народа. Верховный главнокомандующий, генерал-адъютант Николай. 1 августа 1914 г.» (см. также: Первая мировая война в оценке современников: власть и российское общество, 1914–1918 гг. М., 2014. Т. 1. С. 103). Не исключено, что публикация воззвания стала реакцией на статью «Нужда не знает принципов» главного редактора германской газеты «Мир в понедельник» («Die Welt am Montag») Хельмута фон Герлаха. Журналист считал, что из всех противников Германии Россия является самым хрупким государством. Жестокое самодержавие повсюду создало, по мнению автора, врагов, а «враги наших врагов есть наши друзья». К таковым он относил поляков, финнов, украинцев и мусульман. При этом первых Герлах считал самыми способными по организации беспорядков. Эта публикация вызвала общественный резонанс (