О предмете моего посещения он в разговоре сразу предложил вопрос, не замешан ли брат в дело о «сапропели» — какое-то очень мудреное слово, означающее общество, посвятившее себя эксплуатации речного ила. Готов пари держать, что и он об этом слове и обществе узнал всего за час или два, но, по своему обыкновению, он просто не удержался, чтобы поразить меня этим новейшим жупелом. Когда я усомнился до ила, то он высказал предположение, не замешан ли Леонтий в дело Таганцева? «Вы знаете, тут профессор Т., так не причастен ли ваш брат к нему?» Когда я и это отвел, то он высказал третью гипотезу: вероятно, Леонтий арестован за сношение с заграницей, и, узнав, что Леонтий сидит на Итальянской, он совершенно в этом убедился, но от того, чтобы войти непосредственно в личные сношения с Озолиным, которому это дело подведомственно, уклонился и посоветовал мне обратиться к профессору Апатову, который хоть и не коммунист, но очень дружен с Озолиным благодаря общей страсти к парусному спорту. Тут же был пущен еще жупел: он-де кое-что еще сумеет разузнать с тем же Евдокимовым…
Из дальнейшего я уже вынес несомненное впечатление, что эта «встреча» государственных людей будет просто-напросто пирушкой, солидной выпивкой, на которой будут присутствовать и разбираться милые сердцу Горького «спекулянты». О спекулянтах он говорит прямо с умилением, особенно его утешили магазины на Арбате, которые отданы на откуп ВЧК… Вообще же Горький смотрит на ближайшее будущее очень мрачно… Деревня пойдет на город. Она уже теперь идет… Каменев переполошился, получив из Вологды телеграмму, что туда прибыло четыреста подвод с Волги, где сейчас анархия в полном ходу, и Антонов укрепился — торгует с Персией, отправил туда соль, а оттуда пароходы с рыбой… Но до наступления анархии должна погибнуть чрезвычайка. Он ей дает срок не более трех недель. Много еще любопытного рассказал Алексей Максимович, и особенно интересно было передать тон этих рассказов, пророчащий и, по обыкновению, полный глубокомысленными недосказанностями. Но, увы, на это потребовался бы дар Достоевского или самого А.М., но его еще надо сдобрить самоиронизмом, который дается лишь при очень большой культурности, а у меня этого дара нет, и потому довольно и этого.
Проходя через Неву по Троицкому мосту, я упивался красотой видов во все стороны…
Утром явился, как всегда на велосипеде, как всегда радостный и великолепный, Н.Ф.Монахов. Его первые слова: «Ну как я рад, что застал вас дома, а то я наслушался таких ужасов… Меня известила Надежда Ивановна (Комаровская), что Бенуа и вся его семья арестованы! Ох, не накликали бы!»
Беседа была посвящена обсуждению театральных дел. На место Лавруши в «Слугу…» приходится кидать Шпажинского… Хохлову приходится перебиваться в «Руи Блазе» с Музалевским, которому эта роль была обещана Тарковским. Все же рискованно ставить из-за Александринки. Придется остановиться на «Ученых женщинах» или на «Скупом…».
Что же касается моего вознаграждения, то я прямо поставил — 3 млн за постановку или я не ставлю вообще. Монахов надеется это провести… Пусть делает как хочет, лишь бы меня не заставляли подписывать фиктивные счета… Я все еще топорщусь и не хочу вкусить плодов советского просвещения.
Подошла Нина Фролова, даже повеселела от новостей Н.Ф., клонившегося доказать невозможность длительного существования советской власти. И он слышал о приезде Милюкова, о речи Ленина. Бухарин выразил недоумение, однако Ленин повинился, покаялся — без опытов никакого предвидения не наладить, если нам не удалось зажечь пожар на весь мир, то все же костер всюду горит, — в это я вполне верю — нужно, чтобы законы истории и эволюции протекали согласно заключенной в них органической последовательности. На самом деле (утверждение Н.Ф.Монахова, со слов авторитетов) сейчас уже осуществляется диктатура Ленина. Троцкий в отставке, Зиновьев в отпуске, а другие, слишком рьяные, удалены от дел. Слышал он об удалении ЧК, и его Анджей переводится не в Тосно, а в Архангельск. Это сбило с толку инквизиторов. О вольном городе Петербурге Монахов говорит с полной уверенностью. Будто 7 августа подписаны условия: на границе стоят иностранные войска, готовые вступить в Россию.