Мутный день с дождем. С утра в городе. Сначала к Хайкину. Он все же берется переговорить с каким-то своим родственником, занимающим видный пост в комиссариате юстиции и имеющий постоянные сношения с Чекой, дабы он постарался облегчить участь Леонтия и Миши. Этот господин обладает одной моей акварелью («Трианон») и ценит меня. Ну, дай Бог! Вообще же нового в Петербурге о братьях и племянницах не узнал. Говорят только, они помещены, все четверо, на Шпалерной в коридоре, где условия самые тяжелые и содержатся самые матерые преступники.
От г-жи Гунст, имеющей какие-то связи, известно, что их следствие закончено, предосудительного не найдено, и они будут через пару дней отпущены. То же подтверждает уже находящийся на свободе Пунин. Он даже видел список лиц, предназначенных для освобождения. Откуда-то он знает, что вышло распоряжение из Москвы о скорейшем освобождении всех, кого возможно. Как же это вяжется со слухом, что именно Москва, и в частности Менжинский, отменили петербургский приговор «таганцев», согласно которому они должны отбывать наказание на каторге, и приговорил их к смерти? Мотивировал это Менжинский тем, что единственный выход из тяжелого положения и единственный способ укрепить коммунистическую революцию — это совершенно обезглавить интеллигенцию. В связи с этим ходят еще слухи, что не только арестованы все кадеты — члены комитета голодающих, но и сам Горький. В последнем я решительно сомневаюсь, напротив, убежден — он снова помирился с совершившими, и его утешили утверждением вновь всех новых пайков родовспомогательного учреждения. Для чего отправился в Москву и Апатов. В Москве А.М., наверное, уже отлично ладит со всеми и не гнушается пировать у Демьяна Бедного, возмущение перед роскошным образом жизни которого «с шампанским» составляет одну из его любимых тем. Он возмущался Демьяном Бедным при нашем последнем свидании. Приведу его рассказ о том, как он с Шаляпиным, Родэ и своими домочадцами встречали Новый год, и когда не хватило вина, то, по совету пьяной компании, позвонили прямо в Чеку с требованием прислать еще подмогу, и явились два совершенно неизвестных чекиста пировать с Великим писателем Земли Русской до утра. Увы, приходится признать, что это разгульная вольница.
Об остальных узниках Добычина разведала в Москве, что Дима Михайлов в Харькове, где за ним будет ухаживать родня. Дрампов в Туле, где много родственников Добычиной, так что оба с голоду не погибнут. Но за что моряки сидят, и упорно держится слух, что они эвакуированы ввиду объявления Петербурга вольным городом-портом, о чем, впрочем, точно не объявлено, лишь намеки в прессе. Рутько выпущен три недели назад и, кажется, благородный человек — собирается уплатить свой долг. Рохлин тоже выпущен, но так как он затеял на Шпалерной спектакль, для чего последнее время заключенные ходят по городу, таская за собой конвойных, он там продолжает бывать в качестве режиссера.
В Эрмитаже узнаю, что Альберту Георгиевичу возвращено все, и даже все письма невскрытыми, и после этого я уже собрался навестить миссию, но было уже поздно. В Эрмитаже же нашел документы вчерашнего курьеза. Вот как в РСФСР приглашают на почетные академические должности. Ответ выработан при помощи Тройницкого, который уверяет, что на этом дело и кончится. Предложил меня Жебелев.
С 6 до 9 ч. присутствовал на скучнейшей репетиции «Слуги двух господ». Наружность Шадурского невозможная.
Я затронул и с Монаховым, и с Комаровской вопрос о возвращении Лавруши, но, видимо, шансы на это плохи. Монахов, со слов Галунова, приятеля Лаврентьева, продолжает утверждать, что Андрей Николаевич — вор и мошенник, забравший от этого Галунова на миллиарды ценностей для реализации за границей и не пославший оттуда ни копейки, даже собирается начать против А.Н.Лаврентьева процесс за границей. Монахов умиленно этому верит, и в тоне я улавливаю, что он хотел бы, чтобы это было так, ибо создавшееся положение ему во сто крат приятнее былого. Вообще хамоватые начальнические ноты у него проявляются все чаще, но не ко мне. Надежда Ивановна «не хочет верить», но она слишком огорчена за сестру и возмущена «предательством» Лавруши. Здесь его ожидает не театр, а Чека. И дело может обернуться очень плохо. Что его ожидает чека, явствует из того, что это самое ответили Тройницкому, когда он наводил справки: может ли вернуться С.С.Лукьянов, которому все так завидовали и который теперь рвется обратно.