В 4 ч., по совету Акицы, — в Максимилиановскую лечебницу к доктору Кубли для очков. Почтенный перепрописал прежние…
Дома побеседовал по душам с Мотей (Юрий ушел в поисках работы и, кажется, раздобыл что-то выгодное по части постановки; о, этот не пропадет) и мне удалось утешить ее: она сплошь плачет и иссохла. И выяснить ее положение. Она снова жаловалась на Коку, впрочем, деликатно, намеками, из которых я вынес, что он после ликвидации романа с Берточкой «приставал», но она не захотела возобновлять связи. Я убедился, что она, при всей своей деревенской грубости, очень честная и целомудренная от природы. В Коку она влюблена всем своим существом.
Беседу с Мотей прервала Добычина (700 000 — за два Сомовских и один «Ночь» — эскиз обложки). Она в Москве. Оттуда уже два запроса Рубена, уезжает в Тулу, куда его переводят. Надя думает, что временно.
Иду в театр: там генеральная «Слуги…». Шурочка совсем больная. На вокзале встретился с Константиновичем и Юрием. Первый уютен, но весь мелковат и чуть сладкий. Идем домой мимо освещенного луной храма Дружбы.
Сыро, прохладно. Укладка вещей, я с Юрием иду вперед. От вокзала везу колясочку Татана. Изумление И.М.Степанова. Альбер нянчит внука в саду. С Эрнстом в Эрмитаж. Из Академии однозначный ответ из ЧК, что выдать на поруки не могут до окончания следствия. Мария Александровна чувствует себя скверно, все лежит…
В газетах — угроза со стороны Франции и Польши. Военные приготовления, ноты. Айналов без ума от виденных вчера фрагментов фрески Беато (ангел). Предложил реквизировать, за что получил упрек. Воинов рассказал, как угодил в засаду. Влипли три товарки по гимназии. Левинсон-Лессинг просится к нам. Я согласен. Письмо в университет передал Шмидту, а он не дал ходу, вообразив, что это мой отказ.
В 5 часов приехали наши. Татан в восторге от массы бюстов, которые он называет «дяддя».
Репетиция на сцене. Купер бездействует. Проект — реквизировать две голландские очень неважные картины, которые ему предлагают.
В 11 ч. у Ерыкалова. Обещает наладить перевоз картин из загородных дворцов. Что он, работает или важничает? Тройницкий просится в отпуск к Рохлину в деревню. В Эрмитаже М.А.Коваленская с двумя спутниками. Подробно рассказывала о засаде у себя (из-за проживающей у нее княгини Щетининой). Через окно в спальню, где она находилась, взобрался солдат. Она предупредила, но все же человек десять влезло. Среди них два титулованных и О.Н.Сементовская-Курилко, которая вела себя недостойным образом, отрекалась от знакомства с М.А.Коваленской. Ее сестра Головина. Мадам Вейнер.
Во время обеда — Хохлов. Ищет квартиру. В Строгановском нельзя, так как там живет сам Кузьмин. От Щусева — юноша Григорий Михайлович Миркер, желающий со мной беседовать об искусстве. Я его принял вроде Виланда в «Письмах путешественника», которые читаю с упоением. Констатирую, что я вообще многим обязан этой книге, читанной в гимназии. Юноша рассказал о новых влияниях в московской архитектуре. Приходится рисовать параллелепипед, в перспективе задаваемый простым подчеркиванием ребер. Впрочем, вожди этого движения уже не согласны между собой, и их мастерская распадается. Сам юноша довольно нестандартный, почти нахальный, может быть, впрочем, от желания продолжать работать. Его собственные этюды — архитектурные вещи — приличны, но и только.
К чаю Стип. Сенсация. Лариса вчера на станции Териоки слышала, что Мишу держат отдельно от других, быть может, и к нам приходили, но не застали нас, не провокация ли это? Юрий всерьез принялся за заработок, шныряет весь день по каким-то заказам. При Атиной помощи делает марку и несколько декораций для театрика на Петербургской стороне.
С утра тревога из-за отсутствия Моти. Она забыла дома свою трудовую книжку, значит, арестована. В 3 ч. Акица уже решает ехать в Павловск, однако в 4 ч. появилась Мотя. Вчера она не застала В.И.Жарновскую и осталась там.
Днем бессмысленная репетиция в уборной артистов, но я под впечатлением сна: точно хоронят Глазунова, под уздцы лошадей ведут босоножки, остановка процессии перед Мариинским театром, я навзрыд плачу.
Солнце, ветер, рисую костюмы «Раймонды». Днем к Марии Александровне. Новостей особых нет. Машенька бодрее, ее постоянно навещают друзья. Опять были Екимов, Любочка, Макаров, Гунст. Но она не понимает, почему Леонтий ей ничего не пишет.
По другим сведениям, он там рисует. Сидит он, вероятно, из-за Голицыной, которая всего раз была у них, привозила вещи Устиновых, да и то Леонтий ее вовсе не видел, а принимала Маша. Со стороны она слышала, что это очень вздорная бабенка (недурна собой, жена расстрелянного офицера), что она служила в ЧК провокаторшей по бриллиантовому делу, но уличена в том, что бриллианты присваивала себе, на что и дала объяснение при допросе, будто это она делала из мести! Но при чем тут бедный, чудесный наш Люлечка?! И все же они продолжают получать письма из-за границы и даже фото: и Нади, и Джо, и всего их антуража во время их пребывания на курорте в Виттенберге. Ведь вот же живут как люди! А через три слова — снова колкости по адресу неповинных немцев. Лично М.А. думает, что корень всех обрушившихся на них бед — квартира Фроловых, которая была полна хороших вещей, на ликвидации которых они и жили до сих пор. Ныне ее полиция «чистит», и кроме мебели и картин (значащихся музейным отделом), ничего нет. Особенно досадно за шубы, портьеры, белье. До ареста там поселился человек, заявивший Фролову, что он «шпик», он переехал в дом Леонтия. Что значит эта «чистка» до приговора суда? И зачем было сажать Леонтия? Никита занят отстаиванием имущества.