Весь день провозился со своим «Версалем» (у первых ворот Сен-Сира с видом на дворец в бурный весенний день) и почти совершенно его погубил. Обедал со Стипом у Кости. Сомов живет в неведении всего, газет не читает, в современности не разбирается. Окончательно его как будто путает Валечка (Нувель) своим комментированием. Последнего я просил достать еды к обеду, но он не пожелал прийти под предлогом, что вечерами не выходит. Обнаружилось, что сейчас его дело становится все хуже. Живет он на то, что покупает ему сестра. Таманов откуда-то это узнал и обещает его устроить при Академии художеств, но теперь все это разлетелось. Признаться, я думал, что у Валечки большая практика, что он как должно оценивает теперь хороших, но иначе столь несвоевременных людей, и во всяком случае не станет прислоняться к ним. Но, видимо, на всякого мудреца довольно простоты, а когда мудрых в этом убеждают, то они начинают злиться. Я почему-то убежден, что в Валечке по отношению ко мне вырабатывается целое наставление только потому, что меня он считает устроившимся, угодившим в лучшую часть, и вторично, как это было прошлой весной, он ко мне за помощью не обратится.
Возвращались домой пешком. Я на днях накупил за дешевую цену прелестных детских книжек 1850–1870 гг. и среди них одну, бывшую у меня в детстве: 1-й том Библиотеки издания Ашета. Это большое утешение для меня и Акицы. Мадам Пёль книг не прислала. Ну и Бог с ней и с ними.
Прочел в гранках биографию Сомова, напечатанную Эрнстом. Скорее обрадовался, что так мало обо мне, но все же читатель из этого набора фельетонных фраз, прелюбопытных лишь немногими удачными характеристиками (позднейшими вставками), не вынесет настоящего представления о развитии Кости. Последний сам давал сведения Эрнсту. Неужели на нем вина в том, что изложение так мало похоже на правду. В особенности неубедительно, бедно и с банальной жестокостью (и льстивостью — но это уже, наверное, от Эрнста) рассказан художественный генезис Костиного искусства.
Из Зимнего дворца не звонят, хотя я и просил, чтобы «ввиду моего нездоровья» они сговорились со мной относительно переноса осмотра Аничкова, Арсенала и Археологической комиссии до другого раза.
Кстати, снова Верещагин отослал одну барышню (Костину знакомую), которой я дал карточку к Советам, чтобы он дал рекомендацию к Луначарскому, который делает все, что я ни захочу. Меня это ужасно бесит.
Одно время он перестал делать вид, что верит моему «большевизму», а вот теперь, вероятно, в решимости от недовольства образованием Коллегии, являющейся институтом над ним, он опять возвращается к этому трюку.
Пикантный анекдот с натуры. Недалеко от Костиного дома встречаю двух солдат, очень громко «по душам беседующих», уже издали слышу: «Обязательно». Поравнявшись со мной, один, с рожей, отвечавшей идеалу «славные русские солдатики» (тому самому идеалу, которому с энтузиазмом в начале войны служили все наши дамы), размахивая руками и раскачиваясь от умиления, пропищал: «Да мы, брат, с тобой полдома сразу выженим, если еще с пулеметом!»
Куда это утром во весь опор мчались красноармейцы по первой линии?
Утром отчаянный телефонный звонок от плачущей дамы Паскар, которая поведала о судьбе детского театра, от которого я увиливаю, зная, что из этого ничего не выйдет. Так и есть, сегодняшнее сообщение оказалось ликвидационным. Позвонил ей в полночь Мейерхольд (она его ученица: откуда и томно-эротическая изящность манер) с вопросом: «Что бы затеять, чтобы Бенуа принял в этом участие?» И сама же отвечает: самое отдаленное. Однако, может, она прихвастнула, что я чуть ли не вдохновитель всего дела и тем самым его погубил. Явившись снова к Луначарскому и Каменевой, сначала стала милостиво с ними беседовать относительно сметы на субсидию в 30 тысяч руб. Она встретила неожиданную критику ее главного требования, чтобы их комиссия всецело признала власть и работала бы в полном контакте с ней. Паскар разругалась (по ее словам, столь несдержанно, против насилия, что даже Луначарский будто выразил изумление перед ее храбростью), ушла из его кабинета вся расстроенная и теперь она в поисках «частного капитала». Думаю, что с этой стороны помощь ей едва ли явится. Нехорошо, что без моего спроса проставила мое имя.