Опять Вы спросите, зачем я пускаюсь в эти общие рассуждения, а не держусь более конкретной темы. Но, однако, разве полагаемая тема может нас куда-либо привести, если мы не условимся заранее в главном: с чем, например.
Вы не согласны со мной в этом пункте, что касается «искусства прошлого»? Должно быть аполитичным безусловно и до конца аполитичным, так лучше тогда и не читайте дальше, ибо это есть главная и основная моя предпосылка. Если же Вы со мной согласны, то давайте изыскивать, как это дело поставить на здоровую почву…
Еще возникла мысль, совершенно безразличная к вопросу о том, кто останется у власти через десять или сто лет, важно, чтобы через все испытания истории памятники искусства, ценные безотносительно к тому, что они выражают, для кого созданы и даже во имя чего созданы, были бы сохранены… Разрушаются дворцы как таковые, но зачем бездумно разрушать то, что может пригодиться всем и каждому, зачем уничтожать сами условия, которые созданы трудом, делают прошлое достойным сохранения? Бегемот забрался в посудную лавку, при одном только его посещении сказался весь кошмар разрушенного, бессмысленно разбитого того, что нужно каждому. Надо создать такие меры, чтобы подобный бегемот не смог забраться в другую посудную лавку, и ее надо держать подальше от бегемота. Или это не так, как положено, что бегемотов даже зовут во все посудные лавки, чтобы все их расколотить без остатка. Кому же мы сделаем пользу, если не призывать в конце концов к ответу таких нерадивых смотрителей за дворцами, выпустивших зверя гулять, где ему захочется.
Впрочем, прежде чем изыскивать способы спасения, я в двух словах посмею изложить осуждение создавшегося и существующего в настоящее время порядка. Создатель этого порядка — все тот же роковой и чудовищный в своей глупости саботаж, приведший все дело русской культуры в жуткий тупик. В известный момент и в расчете на то, что новая власть не продержится и месяца, никто не пожелал идти активно работать даже в этой сфере охранения. Аполитичность ее, очевидно, вовсе не представляется столь опасной даже для наиболее дорожащих ею людей, чтобы рискнуть хотя бы на этой почве войти в необходимый контакт с «захватчиками». Захватчикам и не оставалось ничего сделать иного, как то, что они и сделали — они водворили своих людей, оказавшихся совершенно случайными, до фанатичности невежественными. Эти люди постарались собрать кое-кого из тех, кто по своей безграничной любви к вещам остались на местах (активных элементов среди этих оставшихся не оказалось, и в этом главный грех). И постепенно, таким образом, сложился новый аппарат, ведающий художественными памятниками, отличающийся, с одной стороны, случайностью и невежеством, с другой — слабостью и неприспособленностью к делу. К тому же еще надо заметить, что на психологию оставшихся умело влияла довольно открытая окружающая их среда. К сожалению, за дальнейшие месяцы аппарат этот не только не получал направление, но постепенно пришел в полное запустение.
Вы меня попросили указать современное состояние музеев. Достаточно будет сказать, что главный музей Российского государства — Эрмитаж — до сих пор пребывает в состоянии изгнания, заколоченный в ящики, подвергаясь ежечасно угрозе разгрома, расхищения (совершенно необходимо действовать, спасая Эрмитаж), что Зимний дворец, оставшийся после первой революции в нетронутом виде и лишь пострадавший после штурма 25 октября, после уже превращен в какой-то грязный вертеп, в официальный кинематограф и в ночлежный приют, что жизнь музеев-дворцов, охрана которых была так прекрасно налажена тем совещанием, во главе которого стояли Вы, с тех пор парализована и не объединена с центром.
Еще хуже обстоит дело с частными дворцами, национализированными, так что везде отсутствует всякая руководящая мысль во всем том, что творится в данной области, и, наконец, просто самый помянутый аппарат ныне превратился в одну огромную несуразную канцелярию, в которой единолично властвует, командует и распоряжается самое бестолковое и безалаберное существо, то самое существо, которое было в свое время посажено в качестве «советского полицмейстера» и которое ныне благодаря нелепому стечению обстоятельств, благодаря преступному равнодушию людей более культурных, благодаря общей слабости и забитости, оказался повелителем, наделенным большой полнотой власти, нежели во времена царского произвола была наделена вся официальная минц-коллегия велением князя, все главуправления вместе взятые. Достаточно сказать, что Г.С.Ятманов, которого никто в художественном мире до ноября 1917 года не знал, ныне правит всеми музейными делами России, всей художественной наукой единолично, ибо для кого же тайна, что коллегия из трех лиц — Луначарского, Киммеля и Ятманова — функционирует только на бумаге, а что свой совещательный голос Ятманов превратил в Комиссию по делам музеев и охраны, то и собираются лишь тогда, когда ему вздумается. Да и то лишь для отвода глаз. Весь грех именно в этом. Я не хочу сказать, что Г.Ятманов совершенно бездарен, и хочу сказать, что он в начале октябрьской революции принес какую-то пользу делу, которое он по-своему любит. Но одно дело любить, а другое — понимать в нем, только хозяйничать на самый рассейский безалаберный лад, а другое — строить так, чтобы постройка выходила и прочной, и внушительной, и прекрасной. Лично я ничего не имею против Г.Ятманова и первый стоял за то, чтобы за ним сохранить какие-то функции внешней охраны, наведения порядка в той старой огромной сфере исполнителей… И даже в некотором отношении он мне представляется почти незаменимым. Но от этого до того, чтобы играть ту роль, которую играли в дни Великой французской революции образованные и талантливые люди, как Денон и Ленуар, чтобы играть ее бесконтрольно и безапелляционно, разумеется, огромная разница, и если это расстояние продолжить, Г.Ятманов доконает Зимний дворец вместе с непоправимой разрухой и деморализацией в таком превосходном организме, как два наших главных музея, Эрмитаж и Русский музей, которые окончательно утратят способность привития разнообразия…