Восточной Европе уже нанесены непоправимые удары. Слабые балканские, прибалтийские и дунайские государства на столетия погружаются во тьму.
Разумеется, виноваты все; каждый со своим собственным грехом катился к всемерному разрастанию неизбежного. Самый большой грех, полагаю я, был совершен в 1935 г.
в Лондоне, когда послом там был Риббентроп.1 Он поистине был посланцем Рока. Тогда Гитлер не сумел предоставить доказательств своей искренности в отношении Британской империи, а Британская империя не сумела локализовать пожар и предотвратить конфликт на Западе. Гитлер не смог дать доказательств, что его интересы обращены не на Запад, а только на Восток - и интересы эти состоят не столько в завоевании русских территорий и народов, сколько в ликвидации в последнюю минуту, если это еще возможно, угрозы так называемого "коммунистического" империализма.
Англо-германская дуэль - преступление против Европы. Неискупимое преступление, и тем не менее возмещением за него будет разрушение Лондона, подобно тому как был разрушен Берлин, и всей Европы. Братоубийственная война двух великих нордических, германских народов Европы, выгоду от которой получит только омонголившееся славянство. Несомненно германцы в Пруссии и Австрии оказались слишком славянизированными, чтобы предельно ясно увидеть опасность для Запада, а увидев, пожертвовать, поскольку это необходимо, своей гордостью и аппетитами.
Да, безусловно, Гитлер виновен не меньше, чем Черчилль.
Но неужто они оба недостаточно вытерпели, чтобы в равной мере признать свою вину?
И неужели Рузвельт настолько забыл Европу, чтобы не осознать необходимость примирения Германии и Англии наперекор французам, евреям и некоторым другим?
ПРИЛОЖЕНИЕ II СОКРОВЕННАЯ ИСПОВЕДЬ
Всякий, кто скажет брату своему... "безумный", подлежит геенне огненной.
Матф V, 22
Убедительность речи Платона "О бессмертии души" толкнула некоторых его учеников к смерти, дабы поскорей насладиться надеждой, которую он им дал.
М о н т е н ь. "Апология Ремона Себона"
"Эта смерть материальная, телесная, естественная, а не нарушающая установленный порядок, присущая, так сказать, порядку вещей, а отнюдь не случайная, нормальная, а не противоестественная, психолотческая, а не механическая, эта смерть - обычная для существа, эта смерть - привычная и наступающая тогда, когда материальное существо полностью набралось опыта и воспоминаний и закостенело в своем опыте и воспоминаниях, когда материальное существо всецело погружено в этот свой опьип, свои воспоминания, в свое закостепение, когда вся материя существа всецело заполнена опытом, воспоминания-ми, закостенелостью, когда не осталось ни единого атома материи для того нового, чем является жизнь".
Пеги "Заметки о г-не Декарте"
Когда я был подростком, я поклялся себе сохранить верность молодости и однажды попытался исполнить клятву.
Я ненавидел старость и боялся ее, это чувство осталось у меня с ранних детских лет. Дети знают стариков лучше, чем подростки и взрослые. Они живут рядом с ними, в семейственной близости, наблюдают, чувствуют наихудшие последствия возраста. И чем сильней они любят своих дедушку и бабушку, тем сильней страдают, видя, как те слабнут и старятся. Я обожал деда и бабушку, с которыми проводил гораздо больше времени, чем с отцом и матерью, и одной из первых моих горестей было то, что я наблюдал, как они дряхлеют. Вот где корни моего решения.
Уже позже, когда я стал способен свести воедино свои наблюдения и проецировать их с помощью индукции в будущее, я понял, что человеку, желающему избежать неприятностей, которые сулит возраст, необходимо заняться этим достаточно рано, чтобы не дать завладеть собою первым и потому незаметным симптомам старости.
Ужасная особенность старения: очень скоро оно дарит вам душевное спокойствие, позволяющее считать само собой разумеющимся оскудение чувств и сердца, оскудение, которое прежде воспринималось как чудовищная катастрофа. Однако когда это состояние духа проявится, износ организма уже таков, что не остается ни времени, ни серого вещества, чтобы прекратить этот процесс, даже если возникнет подобное желание. И я пришел к выводу, что нужно умереть в достаточно раннем возрасте, чтобы не вступить полностью в состояние усталости, когда беспомощность и смирение смогут укрепиться. Уже очень рано я вбил себе в голову, что умереть нужно самое позднее в пятьдесят лет.