7, понедельник. Наконец, дозвонился Моск[овский] Кук[ольный] Театр, имел разговор с Е.К.Бесядовской. Оказывается, они мне не звонили потому, что 13-го сдают премьеру. Она мне сказала, что позвонит мне после 13 и будет идеть иметь со мной разговор. Очевидно, они все же думают ставить “Чуд[есные] пилюли”.{Весь день правил “В[олшебника] И[зумрудного] Г[орода]” — перепечатку Татьяны}.
8, вторн[ик]. Звонили мне из Радиокомитета насчет тех же “Чуд[есных] пилюль”. Пьеса не понравилась, радиоинсценировку делать не будут. Ну, понятно, я этого и ждал. Просил прислать рукопись по почте.
Созвонился с Херсонским. Через драмсекцию дали ему прочитать “Рыбку-Финиту” и “Т[ерентия] и Т[ентия]”.
Вечером слушали по радио проект Закона о пенсиях. Нет тех золотых гор, о которых когда-то распространялись слухи, но все же обеспечение довольно приличное. Мне полагается пенсия 1200 р[ублей], а, работая, я получаю около 2000 р[ублей], при чем ходят слухи о снижении зарплаты на учных работников. Т.о. теряю я немного, и последний Якорь, еще удерживавший меня в Ин[ститу]те, поднят. Разговоров о новом законе очень много повсюду.
9, среда. С утра нагрузился, как ишак, книгами, купленными в Кн[ижной] Лавке Писат[еля] и полученными по подписке. Муся свешала и оказалось, что принес около 10 кило.
Сшил экземпляры “Волшебника”.
12, суббота. Отнес в “Юность” “День амер[иканского] журналиста”. Взяла Боброва, обещала дать ответ через неделю.
В драмсекцию отдал для отзыва Херс[онскому] “Рыбку финиту” и “Т[ерентия] и Т[ентия]”.
Оставил Арно Давид[овичу] 35 р[ублей] на журнал “Костер”, который воскрес после 15-летнего перерыва.
Получил 5 № “Нового Мира”, из которого узнал, что реабилитирован прекрасный писатель Бруно Ясенский, облыжно обвиненный и загубленный. Вот еще один грех “культа личности”! Печатается его последний неоконч[енный] роман “Заговор равнодушных”.
14, понедельник. Пережил несколько весьма неприятных минут крайнего страха и нервного расстройства. Мне нужно было в Ин[ститу]т к 13 ч[асам] на засед[ание] кафедры, и я спокойно ездил по разным делам до 12 ч[асов], и вдруг в 12 ч[асов] мне показалось, что я уже д[олжен] б[ыть] в Ин[ститу]те и проводить занятия с группой (а это только во вторник!) Я, как угорелый, помчался из Детгиза в метро, сбежал по лестнице, вскочил в вагон, когда дверь уже закрывалась, и стал мрачно соображать,
насколько я опоздаю на занятия (выходило не меньше, чем на полчаса) и заявил ли староста группы о моем отсутствии, и как я буду оправдываться…
И среди всего этого одна неотвязная мысль:
— Немного не дотянул и сорвался!..
И так я доехал почти до Парка Культуры, потом стал смотреть в расписание, и вдруг меня осенило сознание действительности. Я вздохнул с облегчением и уже дальше ехал не торопясь.
Этот случай показывает, что мне, действительно, надо расставаться с Ин[ститу]том, а то я могу начудить.
15 мая, вторник. В газетах объявлено о самоубийстве А[лександра] А[лександровича] Фадеева — допился до печального конца…
Жалкая, позорная смерть! Был {я} утром в бане, и там все над ним насмехались.
А когда то — перед войной — мы сидели с ним за одним столом, и он говорил о том, что часто обо мне думал и собирался выдвинуть меня секретари детской секции. И он тепло говорил обо мне в то время, когда меня принимали в члены ССП.
Получил из Парижа от изд[ательст]ва Hachette посылку, книгу “ Jules Verne et André Laurie. L’Épave du Cynthia”. Приятно!
17 мая, четверг. Получил от Брусиловской перепечатанную рукопись “З[емля] и н[ебо]”, вечером правил; прошел больше 40 стр[аниц].
18 мая, пятн[ица]. Во время двухчасового перерыва в Ин[ститу]те ездил в Детгиз, закончили с Брус[иловской] просмотр рукописи; 2-3 стр[аницы] она просила капитально переделать. Тимофеев (завед[ующий] ред[акции]) сообщил приятную новость, что тираж “З[емли] и н[еба]” предполагают еще более увеличить. Говорилось даже о 180.000, но не знаю, можно ли этому верить. Но, во всяком случае, очевидно, тираж перевалит за сотню тысяч. Очень хорошо!
Удивил меня сегодня Яснопольский: оказывается, у него за преподавателями очень здорово поставлен шпионаж! Вчера я, сделал оговорку на лекции — назвал ур[авне]ния с правой частью однородными (удивляюсь, как это прошло мимо моего сознания!), а сегодня он уже мне заявил об этом:
— А.М.! У вас вчера получился lapsus linguae и т.д.
Вот это ловко! Не завидую я товарищам, которые останутся служить у него под началом: он их зажмет железные клещи — только пищи! Как хорошо, что я ухожу. Я, как узник, выпускаемый из тюрьмы, считаю дни часы…