— Черненко проиграл, как и догадывались, на место Кащея — ЮВ, а на ЧК посадят Алиева. Это всё против нас, ясное дело. На съезде комсомола Бровастый был еле-еле, в необходимых местах то Черненко, то Андропов ему кивали: вставай мол, или садись. Ну что ж, они создали «русский фашизм» из сотни столичных юнцов, могут начинать дело. <... >
— Назначение Федорчука поразительно: такое ведомство — и даже не в составе ЦК. Сидел в Киеве с 70-го, значит, уже при Андропове, но ещё при Шелесте (правда, тогда Шелест уже шатался, а Щербицкий был предсовмина). Но служил ли он в Днепропетровске? Как бы то ни было, но хорошо, что православный и что не из Москвы. Видимо, его появление — следствие очень серьёзной борьбы, уж больно неожиданная личность. Любопытно: Цинев и Чебриков — члены ЦК, а их начальник, так сказать, беспартийный.
— Чазова повысили из кандидатов в члены. Как смешно! Бровастый за излечение пожелал, видимо, его наградить, а у лекаря всё уже есть: звезда, депутатство, чин академика, лауреатство. Осталось только членом сделать. Павловские времена, только смешные! <... >
— Вопрос о созидательной деятельности в создании сегодняшнего распада не может не вставать. Помню мелочь: как мы занимались газетной бумагой на Балахне. Давным-давно известно, что надо уменьшить вес газетной бумаги в полтора, кажется, раза, для этого нужно всего лишь изменить ГОСТ и способ отчетности. Казалось бы, росчерк пера, но. не проходит! В сталинское или в хрущевское время подобные и даже более серьёзные вещи решались очень просто, хоть и не всегда правильно, теперь же не решается ровным счетом ничего. Сперва сидел слабый, нерешительный и престарелый Косыгин, к[оторы]й к тому же блокировался кем-то, и полуидиот Кириленко, потом очевидный дурачок и рамолик Тихонов. Их дурацко-стариковская мысль ясна: отмахиваться от всего, что нарушает покой. Но те-то, кто их ставил и держат, все эти Иноземцевы-Агентовы, они, значит, заинтересованы в происходящем. Удерживается пока что оборона, но в смысле скорее техническом, ибо моральное разложение велико. Как она всё же удерживается? В какой-то мере правильна и внешняя линия, тут в основном жёстко-государственная стать. Видимо, там и там огромный, вязкий и консервативный аппарат, к[оторы]й очень трудно развернуть в противопол[ожную] сторону. А ГБ — оно в какой-то мере всегда являлось «их» стихией (торговля тайнами). Или вот у нас производится 150 кинокартин в год, громадное большинство убыточно, серебра нет, а производство растёт. Зачем? Но никто не ставит даже вопроса, даже неприлично его поднимать. И т.д., и т.д. Всё это не может быть не организовано.
— Громадный штат служит в редакции сериалов, несколько сот человек (там теперь Байгушев). Платят 9000 за серию — какая переплата за халтуру! Иванов 107-й получил очередной заказ на 19 серий, это ведь 170 тысяч — гора денег!
— Открылся съезд комсомола, но почему-то в 11, хотя всегда такие «форумы» происходили в 10. Видимо, не могли добудиться до трупа, переспал. Видимо также, свою речь он пробормочет сразу, а потом опять будет оттащен в холодильник.
— Очень большие протокольные выкрутасы в первых числах июня: Гусака встречал сам с Черненко, а Андропова не было на аэродроме. При награждении Чер[ненко] присутствовал сам, а Анд[ропова] тоже не было. По теле Чер. Произнёс несколько фраз без бумажки и даже ручками размахивал — надо полагать, народ обрадовался. Кстати, мысль: они — это школа Кащея — нарочно внедряют стиль чтения по бумажке; если говорить без бумажки, то даже очень глупый и тёмный человек может выразить какую-то мысль, ведь при говорении приходится думать, а для того чтобы не произнести ровно ничего за любой период говорения, нужна бумажка, обязательно! Кащей тут был виртуоз, он даже слова «Леонид Ильич Брежнев» читал, елозя очками по бумажке.
— Карл: Федорчук руководил третьим упр[авлением]. То, что не пришёл Алиев, хорошо. Кащей правил всем и всеми, ибо не пил и не воровал, не украшался побрякушками, все кадры ставил он, его страшно боялись; его помощников после смерти выбросили сразу же, а кабинеты опечатали. Дело Цвигуна очень тёмное, скорее всего, он покончил с собой. О Куку говорил одобрительно. Процесс собираются сделать открытым, дать в печати, хотя будет трудно. (Он очень ускользающ, охотно поддакивает, но любит общие места, о своей откровенной осведомлённости не заикнулся, а ведь позвонил мне через день-два, я тоже не спросил; намерения его всё же не ясны.) Он полагает, что Куку всё же потеснили.