Днем в институте читал этюды, очень много посредственного. Хорошо ставит оценки Рейн.
5 августа, понедельник. В Обнинске, как всегда, чтобы забыться, занимался хозяйственными делами. Начал строить стеллажи в гараже. Неожиданно оказались некоторый урожай огурцов и много зеленого перца. По старой нищей привычке советского человека все запасать впрок и надеяться только на свои силы зеленый перец заморозил, но огурцы в этом году солить не буду.
Все время, в хозяйстве ли, в каком-либо низком чтении, много думал о двух своих книгах. Степень беспокойства уже так велика, что пора бы и начинать конкретную работу, иначе пойду вразнос. Первую главу "Публицистика", наверное, закончу выдержками из дневника. На это меня натолкнул разговор с моим вечным оппонентом Мариэттой Омаровной Чудаковой. Но об этом чуть позже.
Что касается В.И., то, может быть, написать этот роман от лица трех женщин: матери, Крупской и Арманд? Как это оправдать — не знаю, но повод для размышления и внедрения в материал здесь есть. Все получится, конечно, значительно проще, да и уже написанные куски "Константина Петровича" не дадут мне особенно уклониться — листов десять там есть. Ничего не ясно, все покажет материал, в который надо влезть, но я пока стою, потому что еще не набирается книжка о культуре. Интересно отметить, что "масть пошла". Как и всегда бывает во время счастливой или в будущем удачной работы, сами по себе идут в руки материалы: вдруг попалась статеечка в "Советской России" об Илье Николаевиче, отце Ленина.
В пятницу шел экзамен по русскому языку и литературе, М.О. пришла, и мы с нею впервые после многих месяцев имели беседу. Разговор, естественно, зашел о выборах. Все удивлялась, как я стал доверенным лицом Зюганова. Лицом-то таким я не стал, потому что ни официального согласия не давал, ни удостоверения не получал, но по радио и по телевидению так меня объявляли. Это правило моих политических доброжелателей — поступать так, как им хочется и как удобнее и выгоднее. М.О. все упирала на зюгановскую бородавку и на фразу в какой-то книжке генсека Зюганова, что через несколько лет после смерти "вождя" — вождем он назвал Сталина, — продолжение фразы я опускаю, итак, в разрезе репрессий 37-го это безнравственно. Конечно, это все плохо сказано, хотя я и могу согласиться с мыслью Чудаковой, что каждое неловкое слово — это этика. Я согласился и даже сам об этом говорил, что новые коммунистические чиновники не хотели победы, потому что сейчас всем им удобно, все заняли прекрасные думские кабинеты и получили думское обслуживание, они не знают, что с этой победой делать, потому что страна разоренная, и только ее фантастические заделы и богатство позволяют нам до сих пор жить и сводить концы с концами. У коммунистов нет радикальной, кроме равноправия и народовластия, программы. Но это совсем не значит, что единственная реальная альтернатива им — Ельцин. На его бестрепетном загривке дебила столько смертей, униженная империя, смерти в Чечне и т.д.
Читаю книги на премию Пенна. Все одно и то же: борьба с гадиной, старые ходы в литературе, имитирующие новые. Произвела впечатление только книжка никому не известного Михаила Волостнова "Несусветное в Поганочках". Это опять, кстати, народная тема.
В Приморье большая забастовка шахтеров. Скандал разгорается, и ТВ, дабы продемонстрировать объективность и просто для того, чтобы оно было острым и смотрелось, иначе в него не засунешь рекламы, довольно много об этом дает материалов. Здесь конфликт между губернатором Наздратенко, который много сделал для победы Ельцина в Приморье и также, видимо, много сделал в исчезновении половины суммы бюджетных перечислений для шахтеров. В этом эпизоде очень выявилась воровская, коррупционная сущность режима, не сдерживаемая, как на Западе, устоявшимися противовесами верховного самоуправства.