Во время встречи все люстры горят, наши лихие студенты сидят на полу, проходы заставлены приставными стульями, и вдруг вламываются телевизионщики, сразу две камеры, а это значит — два оператора, два звукооператора, два осветителя, молодцы сразу же ставят треноги, ведут себя нагло и напористо. Я, привыкший чувствовать себя на своей территории барином, сразу обрываю Геннадия Андреевича и из президиума громко говорю следующий текст: "Ребята с телевидения, здесь Литературный институт, а не вокзал, снимите куртки, разденьтесь в ректорате, а потом работайте. Я студентам не разрешаю ходить в пальто в институте, а тут вы со своими привычками…?"
Картина, которую нарисовал Зюганов, была зловеща, но доказательна. Общество действительно разваливается, президент действительно немощен, криминальный элемент, действительно, в обществе превалирует. Из "моего" гость очень хорошо сказал об Ястржембском: "Раньше пресс-секретарь президента тоже врал, но человек был, видимо, совестливый и отводил глаза в сторону. Этот врет с удовольствием". После выступления Г.А. угостили пирогом. Наш фотограф Саша Волоховский немножко обалдел, когда капустным пирогом накорили и его. Саша в институте работает еще около месяца, и для него, молодого человека, такие "связи"!
Вечером, к пяти, поехал в "Независимую газету" на Антибукер. Вся разыгравшаяся там сцена очень напомнила мне сцену в Гатчине, когда Рогожкин и Клепиков выбивали из меня "ленфильмовские" премии. Я торопился хоть что-то дать Урсуляку и "вписать" в общую процедуру приз компартии, а они, понимая, что Тарасов с деньгами уже находится в Гатчине и под письмом об этом призе стояла моя подпись, — вели со мною торг. Будто бы Клепиков до этого получал какие-то призы и премии не из рук и клюва партии? Тогда не было еще наших двух дам, задержавшихся на фильме, и я на них не надеялся, а оказалось, что дамы-то, как и я, за Урсуляка. Дав мой, "партийный" приз и произведя размены, Р. и К. еще сотворили "демократический" демарш, сказав, что сразу уезжают. Кстати, в Ленинградской области на последних выборах победил коммунист. Интересно, перестроилась ли гатчинская администрация снова?
Процедура на Антибукере началась с того, что Михайлов, крутящий свои мелкопроизводственные шалости, лоббировал Бакина. Сразу же выяснилось, что этот Бакин представил свои старые рассказы, собранные лишь под обложку в 1996 году. Понравившегося мне "Гонщика" Буйды(?) и повесть Любецкой(?) с предисловием Аннинского сняли из листа, потому что они не проходят якобы по срокам. Все это я напомнил, но Слава Курицын и Михайлов заговорили о "тексте", общем впечатлении именно 1996 года. Несколько раз предлагали голосовать и каждый раз я, не читавший еще тогда этих рассказов, поднимал руку за в надежде, что именно организаторы этой игры сами снимут свои предложения. И каждый раз никто не снимал. Не ожидал я такой линии от Зотова, который накануне сказал мне, что за Еливтерова трое — я, Борисова и Курицын, а тот у меня на глазах вилял три раза. В конечном итоге проголосовали за Бакина, потом по тишине, установившейся после подсчета, обнаружили, что сотворили подлость, начали подтверждать свое голосование, я поднял вместе с Курициным, который вместе с Сашей все это устроил, руку против, но бал был сыгран. Не попрощавшись, я ушел.
Обидно, что так хорошо начавшаяся премия скатилась на позицию Букера, который, правда, в этом году поступил хотя и не по правилам, но не подло. По отношению к Игорю Зотову, молчуну, вспомнил все разговоры с Ефимом Лямпортом. Ефим с ним рядом работал, слишком коротка дистанция, с короткой дистанции, оказывается, видится детальнее. Ощущение такое, что нажрался гадости. Милый Алеша Варламов, тоже игравший в свою игру и поддерживавший или полуподдерживавший игры молодежи, знает ли он, что его еще вчера почетная премия Антибукер-95 нынче превратилась в кусок дерьма и в деньги.
20 декабря, пятница. Александр Иванович Горшков был совершенно прав, заставив меня провести досрочные выборы. Он говорил так: во-первых, на следующий год, в марте, когда у вас заканчивается срок, вам уже будет не 60 лет, а 61. Во-вторых, еще несколько месяцев вам придется жить в атмосфере неуверенности и психологического давления. Сразу же после выборов в моей психологии многое поменялось. Если раньше я думал, и это в известном роде было справедливо, что определенные люди добыли мне победу на выборах, то теперь стало ясно, что всего я добился только сам, своим трудом, служением делу, упорством. Институт — это моя судьба и моя собственная площадка для жизни, которую я не желаю уступать кому бы то ни было. Здесь сейчас столько сотворенного именно моей кровью, сколько не снилось ни одному из этих говорунов.