Как ни странно, к утру сквозь плохой сон и дрему разработал план семинара и понял, что возникших идей хватит, если быть экономным, на несколько занятий. Решил провести занятие по "деловому письму" и разобрать со студентами писательскую анкету из "Российской провинции". В качестве примера письма привел свое письмо к Гайдару о переходе института на бюджет. В нем много подтекстов, ловушек, рифмовок, апелляций к самолюбию и государственности. Во время разбора анкеты сообразил, что хорошо бы снабдить ребят еще и классным заданием. То есть по тем же вопросам, по которым работали классики, чтобы отвечали и студенты. Через полчаса стали сравнивать свежие и опубликованные в журнале образцы. Как бы оппонировал не я, а Георгий Свиридов, Анатолий Ким, Валентин Распутин, Юрий Бондарев, Евгений Челышев, Даниил Гранин, Борис Раушенбах, Владимир Солоухин. В конце не утерпел и прочитал свой собственный ответ на анкету. Он, кстати, по размерам самый большой.
Наиболее запомнившиеся ответы были у Лены Нестериной и Валеры Осинского.
Вечером состоялось заседание, посвященное юбилею Фадеева. Была половина зала в Доме литераторов, стыдливо снявших имя писателя со своей вывески. Параллельно в Малом зале, в котором обычно проводят похороны, состоялось какое-то чествование. Писатели, естественно, пошли на живого. Те, кто когда-то лизал Фадееву ладони и с них подбирал государственные крохи, естественно, не пришли. Не дрогнули только самые верные. Выступала Либединская, которая очень давно рассказывала мне о Фадееве, рассказ ее не забылся, дом ее с Либединским был домом, куда Александр Александрович мог явиться в любое время и в любом виде. Нальют, если надо, стакан и уложат спать. Сидели в президиуме Сергей Михалков, Яков Козловский. Все говорили так, как бог на душу послал, не по обязаловке, хорошо и интересно. Михалков свои воспоминания прочел по рукописи, видимо, написал к этому вечеру. Козловский приводил факты подлого литературного вранья. Ссылался на статью Рассадина в "Вечерке". Сравнивал интерпретацию якобы рассказанного автору Кулиевым о его отношении к Федину (с Кулиевым Яков Абрамович Козловский вместе воевал) с кулиевской же книгой воспоминаний. Но, Боже мой, как трудно верить любому писателю, даже его дневникам и интимным воспоминаниям, если это писалось и говорилось в годы тоталитаризма. Я не уверен, что знаменитое высказывание Пастернака о Сталине и в письме к Фадееву, и в дневнике Чуковского не маленькая пастернаковская деза. Придут с обыском, а в моих личных бумагах и в моих личных письмах сказано о вожде народов так сладко. Поверят ли в этом случае доносчикам? Но тем не менее со Сталиным мы зарапортовались: все великие империи строились на костях, иначе нельзя, пусть мне приведут примеры. Кровь — стимул первоначального накопления и первоначального строительства.
В своей речи я использовал мысль о расплате художника с властями предержащими. А действительно, таковую из всех знакомых мне писательских историй Фадеев, пожалуй, осуществил единственный. Всегда в глазах потомков прав погибший, ушедший. Присутствовала, правда, еще и моя старая мысль о "Молодой гвардии" как величайшем мифе XX века. Но это еще и глубоко русский народный мф. Именно таков русский национальный менталитет: общественное, Родину ставить выше личного. Отдали жизни, чтобы земля не жила под чужим игом. Без громкости, истерики и фраз, но русскому действительно лучше умереть стоя, чем жить на коленях.
В Москве морозы. На обратном пути в метро купил "МК". Здесь большое интервью с Коржаковым. На фоне всеобщей разрухи идет борьба за власть, влияние и право доразвалить. В "МК" сообщение-
заметочка о Пен-центре. "Известные писатели-правозащитники, входящие в Пен, единогласно продлили еще на два года пребывание Андрея Битова президентом Русского Пена…?" Продлили. В этой же заметочке: "Сотни знаменитых писателей мира, например, поставили свои подписи в защиту Валерии Новодворской…?" Так уж и знаменитых? Заметочка подписана Сергеем Мнацаканяном, всегда подсуетится, всегда откликнется.
Президент вышел на работу. Теперь мы должны начинать платить за его немощь, самолюбие и настойчивое стремление его семьи жить так, как она живет. Папочка-то так болен, что ему давно уже не нужно работать, он давно уже пенсионного возраста. Просто разбойники, а не деятели и народ. Тем не менее на жизнь я смотрю с любопытством.