Перед самым отъездом в Варшаву я побывал в музее М. И. Ермоловой, первой нашей народной артистки, в ее доме на Тверском бульваре. Там — свежая панорама Театральной площади Москвы конца прошлого века. Видишь еще целый Страстной монастырь, главы церквей и башен выше по Охотному ряду, к Лубянке, ныне площади Дзержинского. Уверен (я-то, наверное, не доживу), когда-нибудь будут восстановлены и Собачья площадка, и Зацепа, и храм Христа Спасителя, как уже сейчас реставрируется собираемая буквально по кусочкам Владимирка.
В чужих странах, неведомых местах порой уверуешь, что люди-то, в общем, везде живут почти одинаково, да и антураж этой жизни не очень различен. Те же, что и в Москве, сочлененные венгерские автобусы развозят варшавян; почти все прохожие одеты либо в настоящий, как и в Москве, импорт, либо в лихой под импорт "самострок", да и в прозрачных пластмассовых сумках несут по летней щедрой поре то же самое: помидоры, другие овощи, молоко в бутылках и пачках, лузгают семечки так же весело, как совсем еще недавно и у нас (но здесь обычай иной: семечки продают на улице не россыпью, а по-деревенски, невышелушенными из подсолнуховых шляпок, и не считается зазорным сесть в сквере на лавочку и выклевать до голой щетки весь зонтик). Но все это мелкие совпадения. А жизнь ворожит по-крупному. Именно об этом будет мой очерк.
После моего возвращения из Польши состоялась редколлегия в "Знамени" по новому роману. К этому времени Г.Я. Бакланов объявил об этом в "Литературке". Контекст был в высшей степени для меня благоприятный: "Мы открываем год новым романом С. Есина, написанным на самом актуальном материале". А перед этим шел А. Бек, пролежавший неопубликованным несколько десятилетий. На редколлегии своеобразно повел себя Ю. Апенченко: очень хотелось Юрочке понравиться новому главному. Я все время смотрел на Бакланова. Он помолодел за последнее время. Только руки у него выдают возраст, но руки — я теперь уже это знаю — человека, работающего на земле (здесь припомнилось высказывание Трифонова в разговоре с Твардовским — как, дескать, Бакланов разумно ведет хозяйство на своей даче.
21 сентября, воскресенье. Был на премьере "Истории лошади" в студии Марка Розовского. Поразило все, что там происходило. Пожалуй, первое публичное дело о плагиате. Розовский повторил многие "ходы" Товстоногова, тем самым вслух сказав, что спектакль в Ленинграде почти целиком сделал он. Или только претендует? Есть вещи на спектакле поразительные. К своему удивлению, я узнал, что многие актеры — самодеятельные. Андрей Степанов оказался каким-то технарем и даже лауреатом Госпремии. Его Холстомер больше христианин, чем герой Лебедева. Запомнился еще Сергей Щеглов.
Читаю Дэвида Яллона "Кто убил папу Римского?".
Совсем не работается. Болит сердце.
Меня утвердили в редколлегии "Знамени". Списочек занимательный: Лакшин, Друнина, Маканин, Черниченко и я. Сережа, ты ли это, трубочист?
24 сентября. Состоялось обсуждение книжки Шавкуты. Это была демонстрация 40-летних. Господи, ну чего им всем надо? Писать надо. Разве неясно, что общественное признание приходит только через читателя?
26 сентября, четверг. Пишу в машине: Валю привез на Шаболовку в ломбард за ее мехами. Она сдает в холодильник шубу и лису. Пока она стоит в очереди, ожидаю ее на улице. Бедных, несущих в ломбард последнее, меньше не стало.
Из последних впечатлений. Как жалко, что все давнее быстро забывается, стирается, мозг, эта стареющая пластина, уже плохо держит электромагнитные колебания воспоминаний. Так, значит, воспоминания — это электрические импульсы и одинаковость воспоминаний обусловлены одинаковостью, т.е. идентичностью емкости электромагнитных разрядов.
27 сентября, пятница. Вчера вечером смотрел фильм Маргарет фон Тротта "Роза Люксембург". Здесь два момента. Уничтожили так называемые фестивальные талоны, теперь в кинотеатре общая очередь, и сразу же исчез дефицит: парикмахерская и мясная лавка в очередь за эфемерным — за искусством — стоять не привыкла. Одним словом, в зале было зрителей процентов 5, от силы 10 от количества мест. И опять вывод: вся история советского биографического и историко-революционного кино отвратила зрителей от подобных лент. "Все равно будут врать!" А фильм — прекрасный. Меня, в общем, специалиста, поразил здесь объем изображения и галерея лиц: Бабель, Кугельман, Адлер, Каутский, Цеткин. Точна позиция автора в вопросе о кредитах, о мире, о классах. Совершенно ленинская точка зрения Розы на преждевременность выступлений немецкого пролетариата в 1918 году. Прекрасный фильм, и жалко, что его увидит мало народа.