11 октября, суббота. Десять лет, как умерла мама. Это произошло (Валя все помнит по часам и датам) в ночь с 11 на 12. Я редко хожу в крематорий, хотя часто проезжаю мимо его стен, бываю в Донском монастыре. Но моя связь с ней постоянна. Последнее время я все более активно вырабатываю новую теорию о сгустках электричества — волны, колебания, иллюзия и образ души, — которые остаются и еще долго, затухая, зацепляют волны других сгустков, живых. Вообще, сейчас я уже больше веду диалоги с покойниками, чем с живыми. Боже, почему так рано я стал старым? Почему так странно прожита жизнь? Почему я столько отложил на завтра?
Живу в Болшево. Скорее — прячусь от телефона, известий из Москвы. Все время болит сердце, но я продолжаю бегать, издеваться над собою, комментируя свое неправедное житие.
Позавчера, 9-го, отвез в "Знамя" уже переделенный роман "Временщик и временитель". Возможно, я крепко его подпортил, по крайней мере сделал ординарнее. Уничтожил последнюю главу — "Дневник Вени" и снял тревожную предпоследнюю главу, теперь все развивается по хронологии. В этом есть обычная логика, но я чувствую, что сделал это напрасно.
В редакции был интересный разговор с Еленой Моисеевой Ржевской. Позже состоялась редколлегия. Я еще раз поразился, какой Бакланов умница, сколько доброжелательства и мудрости, центризма, сложного понимания природы человека и спокойного стремления успокоить всех. Сегодня принимаюсь за ленинскую пьесу. Но, судя по всему, Шатров ее уже написал.
14 октября, вторник. Мелкие долги за последние дни.
С чувством восхищения и зависти прочел рассказы В.П. Астафьева в "Нашем современнике". Мне дали комплект, состоящий из рассказов и "Печального детектива". Он, конечно, сейчас самый выдающийся мастер слова в нашей литературе. Такая поразительная изобразительность и ясность в обрисовке современного человека в приземленно-духовном "Месте действия", "Лове пескарей в Грузии". Из-за этого рассказа в свое время грузины ушли со съезда. Нет в нем ничего, против чего могло бы восстать народное сердце. А если В.П. и зол, то зол против того, за что зол и на русских: за хвастовство, хамство, хапливость и бессердечие. Современный плохой человек везде одинаков.
За "Печальный детектив" взялся с отчаянием. Я и не представлял, что может сделать в романе такой мастер, как Астафьев. А оказалось, все не так просто. В романе астафьевские художественные средства оказались трудноприменимыми. Так, иногда мощный тягач не может быть использован на слабых дорогах. Это интересно, но оставляет возможность писать самому.
Сегодня Владислав Александрович Пронин ругал меня за новый роман, не так хорош, но здесь — мизантропия ненапечатанного.
Оскоцкий — новый редактор прозы в "Знамени".
Вчера вечером ездил в Москву провожать Валю в Иваново. Вернулся к утру.
Дочитал "Последний год Достоевского" И. Волгина. Этой книге можно завидовать. Волгин ухватил время. Вот так почти самоуничижительная задача художника — лишь один год из чужой жизни — оборачивается его триумфом. И какая умная, многознающая книга! Об эпохе 80-х я узнал здесь больше, чем выпускники АОН из всех вместе учебников. Несколько дней назад проглядывал "Вопросы литературы". Статья В.М. Озерова на основе его выступления на VIII съезде писателей. Этот, по словам Светлова, мастер ходить по разминированным полям написал и обо мне. Где он только был раньше? Как крутятся старые конъюнктурщики. Но время такого взгляда на жизнь закончилось.
"Не слишком ли долгое время требуется, чтобы рецензенты вникали в проблематику новых книг, в характеры их героев?
Вокруг повести С. Есина "Имитатор" завязались споры, читатели по-разному истолковывали изображенную в ней фигуру дельца от искусства. Не сразу нашли ответы у рецензентов. Алла Латынина посчитала, что "главный недостаток повести в упрощенном понимании характера, нащупанном было, но не раскрытом, "смазанном". Е. Шкловский объявил творческой задачей автора всего-навсего "портретирование". А. Образцов стал доказывать, что "вряд ли… "имитаторы" достойны романтического плаща и котурнов". Популярность повести и ее своеобразие точнее объяснил А. Бочаров в "Правде": С. Есиным нащупана "действительно болевая точка", а иронически-гротесковая манера письма помогла — не без сбоев — "раскрыть имитаторство, двойничество… героя".