6 августа. Сегодня большой праздник, и потому людям дан роздых и работы никакой не производится; в Петербурге теперь парад у Спас-Преображения по случаю праздника Преображенского полка. Этот день напоминает мне мое детство: я помню, с каким нетерпением дожидал я этого дня, чтоб поесть яблок и меду, ибо в этот день у нас в Малороссии святятся в церкви спелые яблоки, груши и мед.
В 6 часов вечера я отдал последний христианский долг Меныцикову, мы несли его гроб, все Гвардейского корпуса офицеры одеты были в мундирах, тут были почти все офицеры Навагинского полка и некоторые - других. Как жаль его, бедного, как горестно хоронить своего товарища, хотя совершенно чуждого, но каково будет услышать родителям его и родственникам! Эта минута ужасна и иногда может быть для них смертельна.
7 августа. Полковник Бриммер с 4(-мя) батальонами ходил на фуражировку, (...) егеря, кинувшись на ура, захватили одно черкесское тело и притащили его в лагерь, за что один из первых получил от Вельяминова червонец. (...) Казбич после фуражировки, бывшей перед этою, когда его отпотчевали отсюда, совсем уехал. (...)
8 августа. Трое черкес приезжали сегодня за телом и получили его без всякого выкупа. Время сделалось теперь довольно холодное, так что невозможно купаться, вчера в первый раз еще была здесь ввечеру после зари сильная гроза, и дождь шел почти целую ночь. Надобно заметить, что мы утром пьем чай, когда кто встанет, обедаем в 12, вечером пьем чай, когда солнце сядет за горой, и ужинаем тотчас после заревой пушки, и если кого из нас в это время нет, то мы не дожидаем. (...)
10 августа. Вчерашнюю ночь к рассвету была сильная гроза, несколько громовых ударов было столь сильных и отрывистых, что казалось, что они раздробляли горы, никто почти в это время не мог спать, дождь шел почти целую ночь, к рассвету все утихло, но тучи не проходили, и в 2 часа пополудни сделалась сильная буря: ветер беспрестанно переменялся, облака бежали навстречу и разражались сильными ударами грома, проливной дождь шел целый час, и к концу в продолжение 5(-ти) минут падал большой град с голубиное яйцо, но неправильной фигуры, с колючками. Многие палатки, как офицерские, так и солдатские, совсем снесло водою, в лагере вдруг явилось несколько быстрых речек, ибо когда дождь перестал и я пошел полюбоваться морем, то во многих местах принужден был переходить воду по колено; несколько кулей муки и несколько печеных хлебов унесла вода, Берег морской весь усыпан был любопытными зрителями, море волновалось, и казалось, хочет поглотить корабли, стоящие на якорях. Одну мачту сломало. Мою палатку дождь не пробил, и я любовался бурей, которой еще никогда не видел в такой силе. Работа крепостная сегодня ничуть не подвинулась, ибо работали только утром, после же бури работать не было возможности, ибо рвы наполнены были водою. (...)
12 августа. Ночью был ужасный морской ветер с дождем, так что я не мог спать, особенно же к рассвету. Сегодня я написал письма домой. В крепости выливали только воду из рвов, земляная же работа не производилась. (...)
14 августа. Погода установилась, море чрезвычайно тихо, и работы начались. Весь почти кирпич, сделанный до сего дня, испортило бывшим дождем, и его переделывают сызнова. Сколько придала эта погода работы людям! Вид лагеря сделался чрезвычайно жалок: везде разрушенные бурей балаганы, местами вода, а местами непроходимая почти грязь, обе горы, занимаемые аванпостами, оголились и пожелтели.
15 августа. Сегодня с отъезжающим судном в Еленчик отправил я свои письма. Из Пшады пришло известие, что капитан Зуев, командующий 4-м батальоном, умер. Работа сегодня не производилась по случаю праздника Рождества Богородицы.
16 августа. Полковник Бриммер с тремя батальонами ходил на фуражировку в ущелье на левой руке, черкес было много, и они много стреляли, но никого из наших не ранили. Я смотрел, как наши ретировались, и это имело вид маленькой баталии: густой дым в ущелье от зажженного аула, в роще дым и гром от пушек, ружейные выстрелы и отступление бегом стрелков с горы в две линии - все это могло бы составить удивительную картину.
17 августа. Сегодня наши произведенные праздновали взятие Навагинской горы, но я не мог быть, ибо рапортуюсь больным. От нечего делать я целый почти день бродил по лагерю, вечером был на горе, занимаемой тенгинцами, откуда весь лагерь как на ладони, и горы видны верст в окружности на двадцать; подъем на гору чрезвычайно трудный и крутой, облегченный, впрочем, земляной лестницей. Крепостной вал совершенно сегодня кончен начерно, завтра начнется очистка. Дай Бог, чтобы поскорее мы выступили, а то смертельная скука. Если бы можно было в этой прелестной стороне гулять где хочешь, то тогда бы не было так скучно и можно бы было сколько-нибудь себя развлечь. Сколько прелестных рощ вблизи, не более 300 шагов за цепью, прелестные долины, но цепь граничит нас, и мы между гор, морем и цепью сидим, как в клетке, и ходим лишь за цепь на фуражировки, где некогда наслаждаться прелестями природы.
18 августа.(...) В крепости началась уже обшивка внутренностей, но не кирпичом, как в Пшаде, а камнем, ибо кирпич еще не готов.
19 августа. Сегодня я рапортовался здоровым и разрешил себе купаться в море, ибо погода опять установилась прекрасная. Сегодня я получил высочайше пожалованное мне полугодовое жалованье на подъем, за вычетом инвалидам 45 рублей и 3 рубля на почту - 402 рубля ассигнациями. (...)
21 августа. (...) Целый день провел я сегодня с рабочими в крепости - вот удовольствие, сопряженное с пользою: здесь невольно изучаешься фортификации, ходя взад и вперед около своих рабочих по крепостному валу. Вот уже третий день, как я начал купаться в море, вода отличная, но только по утрам и вечерам воздух довольно холоден.
Сегодня я получил три письма от Петра Ивановича от 1-го, 4-го и 25-го июня.
22 августа. Сегодня по случаю коронации государя и государыни - церковный парад с 101 пушечным выстрелом, флот тоже стрелял и развесил свои красивые флаги. Работа в крепости по случаю праздника не производится.
23 августа. (...) Фуражировки теперь всякий раз будут нам дорого стоить, ибо поблизости фуражу нет, а надобно ходить верст за 10, где слишком большое народонаселение.
24 августа. Сегодня прибыла сюда сотня запорожских казаков из Еленчика на 4(-х) лодках, на каждой лодке есть пушка; они будут крейсировать и держать сообщение между крепостями, из них есть некоторые, которые перевозили государя через Дунай. Оружие их состоит из короткого ружья со штыком через плечо, сабли и пистолета при левом боку, а одежда: синие шаровары и малиновая куртка с синими рукавами, шапка, как у донских казаков, с малиновым верхом. Это прежние некрасовцы,{54} передавшиеся на нашу сторону.
25 августа. Дни сделались снова чрезвычайно жаркие, и погода пока стоит хорошая. (...).
28 августа. Сегодня я получил от Николая Ивановича Александрова письмо из Тулы, он пишет, что шапку из Москвы приказал мне выслать. Шейблер заболел желчною горячкою.
29 августа. Сегодня я получил от Яковлева письмо из Анапы, и при оном повестка на имя мое на 3300 рублей. Не понимаю, откуда бы могли быть эти деньги, тогда как брат Петр Иванович писал ко мне, что не может выслать, неужели А(ршеневский) вспомнил обо мне, а может быть, эти деньги присланы от кого-нибудь для покупок. После зари от 3-й роты 100 человек старых солдат под командой майора Борейки и сотня запорожцев - все под командой полковника Серебрякова отправились, куда и зачем - неизвестно, на пароходе и на бриге. Иные говорят, что для сожжения за Джубой турецких кораблей, а другие, что заслуживает более вероятия, - для развлечения черкес, чтобы они нас не так преследовали. Рошковский поехал охотником.
30 августа. Сегодня по случаю праздника Александра Невского работа в крепости не производится. (...) Палатки все снимаются и нагружаются на корабли для препровождения в Еленчик.
31 августа. Лагерь теперь в жалком виде: все солдаты на биваках, у офицеров есть палатки, которые возьмутся на вьюках, или балаганы; все балаганы разобраны. Работа в крепости производится. Дни почти уже с неделю чрезвычайно жаркие, от мух нигде нельзя спрятаться, вечера теплые, чудесные, и при лунном свете после зари чудесно купаться, ибо вода теплее, чем днем, и ветру нет.