До этого в аэропорту Шереметьево, терминал № 2, я, зарегистрировавшись, стоял на паспортный контроль в очереди из 60 китайцев, работала только одна пограничница. Китайцы толпились, какой-то китайский ребенок хватал меня за рюкзак. Пограничнице было трудно, она работала медленно: китайцы ведь все одинаковые. Когда объявили посадку на мой самолет, а до заветного погранконтроля было еще 55 человек, я пошел напролом, подлез под загражденья, оттолкнул китайца и подбежал к окошку. (Сам не ожидал от себя такой прыти — но очень хотелось поскорей улететь.)
В самолете между тем Леша пил водку и рассказывал всем, кто занимал очередь в туалет, что у него во Фрибуре есть русская сауна (куда приглашаются все желающие), а швейцарцы — это грустная тема. И самолет тоже грустная тема, потому что Саша больше пить не хочет, а еще пол бутылки не выпиты, блин, и что делать — непонятно. В конце концов Леша взял в руки бутылку и стал ходить по салону предлагая всем выпить вместе с ним, чтобы не страшно было лететь.
Писклявая напилась пива и читала Оксану Робски.
Больше мне сзади ничего не было видно, но и этого было достаточно.
Запомнился серп луны в темноте над крылом самолета. Когда в Шереметьево садились в самолет — рядом стоял самолет, и в него тоже садились люди, ходили по салону — было видно в светящихся иллюминаторах.
Когда шли на посадку, видел, как садится самолет. Через 10 минут мы садились точно там же, точно по такой же траектории. Повторения. Населенные пункты ночью сверху как россыпи золота на черной ткани. Швейцарские населенные пункты выглядят сверху как-то неправильно.
11 января
Когда хочется спать — просто засыпаешь — и спишь.
А когда бессонница — все вокруг мешает спать: урчание в животе, жаркое одеяло, неправильная подушка, шум воды в батареях, свет фонаря за окном, луна (она, конечно, где-нибудь за горами, и ее даже не видно, но мешает сам факт ее присутствия и воздействия на приливы и отливы), мысли о несуществующей головной боли, быстрые шаги редких ночных пешеходов, фантазии о будущих планах и т. д.
13 января
В моей голове уже несколько лет вертятся сюжеты трех трэш-романов. В первом (Неизвестная жизнь морских змей), почти написанном, душевнобольная женщина-герпетолог хладнокровно расправляется со своим мужем, его любовником и еще парой человек при помощи объектов своих исследований; бесконечные отсылки к Волшебной флейте, Пестрой ленте, Роковым яйцам, Рики Тики Тави и рецептам вьетнамской кухни придают тексту исключительную загадочность. Во втором (Помрачение) сумасшедший музыковед доводит одного своего любовника до самоубийства музыкой Брамса, следующего — музыкой Брукнера, а третьего довести до самоубийства музыкой Малера ему не удается, и тогда он сам в отчаяньи кончает самоубийством, вешаясь и вскрывая себе вены одновременно. В третьем романе, который должен называться Руины, главный герой пишет путеводитель по Антарктиде, а потом неожиданно попадает в картины Фюссли, размышляет о страшном и возвышенном, ебется с красноглазым карликом и спит в обнимку с отрубленной головой слепой лошади.
(Ну и какой роман, спрашивается, мне дописать первым?)