В метро. Ехал от родителей. В метро, прямо напротив меня сел крайне симпатичный парень. И я не знал, куда мне спрятать свой похотливый взгляд.
Порой получасовая поездка становится изощреннейшей пыткой, потому что хочется с кем-нибудь познакомиться, а не знаешь, какова будет реакция другого человека, не знаешь, как это сделать и проч. Банально и печально: ежедневно имеешь тысячи возможностей изменить что-нибудь в своей жизни или ничего не менять, но надо сделать тот или иной выбор, и выбирать чрезвычайно сложно.
25 марта
Пожалуй, Вейнингер прав: «Женщина есть ничто. Мужчина не может и не должен любить ничто. Только ничто способно полюбить ничто».
26 марта
Бодлер утешает: «Чем больше человек просвещается в искусстве, тем меньше в нем похоти». Значит, книги вполне могут стать эрзацом секса.
Nocturna versate manu, versate diuma.
В Москве сегодня была гроза.
27 марта
«Ученый вел уединенный образ жизни. Совершать многочисленные путешествия, походы в горы, ежедневные долгие прогулки его толкала тревога, которая охватывает домоседа, недовольного собой, пытающегося убежать от себя. У него было много знакомых, друзей, но не было семьи. Он любил общество женщин и страшно боялся их. Он льстил себе ролью всеобщего наперсника, «платонического Дон-Жуана» и мучился от комплекса сексуальной неполноценности. Основным занятием Амьеля было чтение — торопливое, жадное, бессистемное. Каждый день он просматривал полтора десятка газет и журналов, пять-шесть научных сочинений, стихи, романы. Уже после тридцати лет он стал сетовать на память, жаловаться, что от массы прочитанных второпях книг ничего не остается. Амьель был прекрасным собеседником. Статьи он писал с огромным напряжением, жаловался, что ему трудно организовывать материал. Желая быть всем: писателем, моралистом, психологом, эстетиком, философом, богословом, он был никем: читателем, интеллигентом, сверхквалифицированным потребителем культуры, тем, кто своим существом обеспечивает ее высокий уровень — и страдает от ощущения собственной ненужности. Жанр дневника — ловушка для автора. Многие авторы дневников жалуются на нехватку любви, ощущение неприкаянности, ненужности. Они сироты — в физическом и духовном смысле. Уход в себя — это уход от мира. Автор дневника управляется словами, а не вещами. Окружающие его физические объекты — лишь символы, знаки. И это становится причиной духовного кризиса: всякое понятие при логическом анализе переходит в свою противоположность. Личный дневник стремится уничтожить все другие произведения, вобрать их в себя. Амьель описывает свой дневник как наркотик, иссушающий душу, превращающий в сомнамбулу, переносящий из мира людей в мир грез. Дневник — это овеществленная память, он позволяет автору увидеть прежнего себя, сохраняет его образ для читателя. И он же разрушает естественные механизмы памяти, навязывает автору присутствие человека, которым он давно уже перестал быть. Дневник препятствует ретроспективному самоосмыслению, ибо, чтобы вспомнить, надо забывать. Дневник мешает нормальной эволюции характера. Нерешительность приводит к духовной всеядности, открытости к чужим влияниям, рождает созерцательное отношение к культуре, миру. Наблюдающий за собой делается эгоистом, ему не нужен другой; человеческие чувства гибнут. Дневник, отнимающий большую часть времени, заменяет жену, исповедника. Чем сильней очеловечивается дневник, тем больше деперсонализируется автор. Личный дневник рождается из комплекса неполноценности».
(Строев А. Ф. Романская литература второй половины XIX в. Творчество Анри Фридерика Амьеля // История швейцарской литературы. Том II. М., 2002. Стр. 245)
«Этот взрыв в кабинете твоей любовницы-врача устроила я и мои новые сёстры-феминистки! Они тоже знают, что психоанализ — это антифеминистическая, фаллокоратическая теория. Психоаналитики хотели уничтожить женщин. Женщины для них — ничто! С психоанализом надо бороться самыми радикальными способами… А теперь прощай…»
«Ты уходишь?»
«Конечно, а что мне еще делать? А от тебя я вообще ухожу навсегда!»
«И неужели ты оставишь меня здесь? Прикованного наручниками к батарее?»
«Конечно, — услышал в ответ Артем, — более того, — возбужденно продолжала Настя, — ты не будешь долго мучаться. Я открою газ на кухне. Так что когда твоя манда-психоаналитик вернется домой и включит свет в прихожей — квартира взлетит на воздух! Впрочем, надеюсь, ты задохнешься и сдохнешь до того, как это произойдет… Прощай, дорогой».