Как правило, студенты Литинститута пишут свой опыт. У одних этот опыт расширен зоркостью социального зрения, другие, как говорится, «приваривают» близкую им философию, третьи уходят в дебри быта и разнообразных межличностных отношений. Юрия Станиславовича Глазова все годы его творческого пребывания в институте очень интересовала любовь, как опыт. Я не знаю, как обстояло дело с этим в его студенческой действительности, но почти все рассказы, представленные в работе, Юрий Станиславович настойчиво посвящает именно этому чувству. Фрейдист даже сказал бы, что здесь есть некая зацикленность. Я бы определил несколько по-другому: взволнованное юношеское пристрастие открывателя.
В разработке рассказов есть даже некое «родовое пятно», определенная сюжетная метка. Но это и понятно, от собственного психологического типа далеко не убежишь. Поэтому всегда это молодой, страдающий герой, так сказать «вымаливающий» любовь, всегда это человек с головой, рефлексией и принципами. Почти всегда это герой, который может в решающий момент рандеву остановиться. Он настойчиво ищет скорее не близости, а духовности, и когда не получает искомого, вот и наступает некий ложный шаг. Как и герой лирической романистики Х!Х века, герой Глазова готов на суицид. И даже более, на жертву собой, чтобы потом отвергшая его возлюбленная пожалела и посетовала, какого свет лишился человека. Все бы это я назвал экстремальным юношеством и романтическим опытом, впрочем, часто головным.
Как пишет Юра Глазов эту любовь? Мило, обстоятельно, по-книжному лирично. Иногда искусно, когда имитирует молодую «задышку» совсем юных переживаний. В рассказах Юры обязательно присутствует соперник, иногда кажется, что взять над этим соперником верх для лирического героя важнее, чем их общий объект любви. Вдобавок, как правило, это действие происходит в очень похожих декорациях студенческого или московского быта. Все это придает какой-то особый, редко встречающийся привкус рассказам нашего выпускника. И вместе с тем создает вполне определенную и профессиональную ткань повествования.
Иногда Юра как бы чувствует ограниченность своей палитры и тут начинает переносить действие в другое историческое время. Но и там действуют и те же герои, и та же самая расстановка сил. Нет, правда, суицида, но возникает дуэль. Я имею в виду повесть «Друг детства». И опять все это достаточно по беллетристике грамотно и по-своему увлекательно, если считать увлекательность одним из родовых признаков литературы.
В этой увлекательной плоскости современных любовных молодежных историй затерялись два небольших рассказа – это «Убить Ефросинина» и «Муж». Вот здесь Юрий Станиславович Глазов столкнулся с обжигающей правдой жизни. И эта правда повела за собой литературу, как, впрочем, обычно и происходит.
Дипломная работа Юрия Станиславовича Глазова, по мнению его руководителя, соответствует квалификационным требованиям, предъявляемым Литинститутом.
27 января, суббота. Уже в одиннадцать часов всей командой – С.П., Витя и я – прибыли на дачу в Сопово. И опять я понял, что только благодаря полутора дням на воздухе я и живу и никогда не надо ни ради чего оставаться в Москве. Встал я рано по телефонному звонку С.П. и быстро собрался, Витя, который ездит, как и любой молодой, лучше и решительнее, чем я, – за рулем. На улице мороз 14 градусов, шоссе не забито, но машины есть. Сказка началась, когда после Ногинска поехали по лесным дорогам, – такое умиротворение и красота.
П приезде сразу распределились: мы с Витей доделали, наконец-то, электрическое отопление, а С.П., как всегда стоически, нес вахту на кухне. Ни чтения, кроме двух дипломных работ, ни работы я с собой не взял. Мой роман тоже стоит, вдруг пропал к нему какой-либо интерес.
После обеда пошел в длительную прогулку. «Большой круг» в Сопово – по магистрали вдоль всех десяти улиц, потом по перпендикулярной десятой, потом обратно вдоль леса по другой магистрали и снова, теперь уже по первой – это 2300 шагов, я посчитал. В общем, «нарезал» три или четыре таких круга, с абсолютно пустой головой. Дачи почти все стоят осиротелые, с не взбитым возле ворот снегом. Обнажен весь небогатый быт, но такой свежести и тишины нет и в Подмосковье, и в Обнинске, где периодично не дает забывать о цивилизации электричка.
Написал окончательный отзыв на дипломную работу Анны Козаченко «Путешествие». Как все же продвинулись за пять лет мои студентки, особенно девушки.
Оба этих сочинения – и рассказ «Экскурсия в деревню», и повесть «В знаменах тишины» – посвящены путешествиям. Путешествиям редким в наши дни – это путь к себе, экскурсия на поля собственной совести. В каком-то смысле вся работа Козаченко знаковая, для нашего дня необычная.
Собственно, два времени и две коллизии рассматривает молодая писательница. В одном случае, двое молодых людей в наши дни приплывают на остров посреди Ладоги. Цель у них не экскурсионная, не осмотр древних святынь, а более прозаическая. Даже не ограбить музей и не украсть иконы – обокрасть приютившую их продавщицу. Их волнуют деньги, как таковые, как стартовый капитал в эпоху первоначального накопления. Столько вокруг примеров! Другим нельзя? Каждый как может!
В другом случае, отстоящем от наших дней на шестьдесят с лишним лет, ситуация складывается просто трагически. Здесь уже не возможная тюрьма и бесчестье, здесь плата – жизнь. Жизнь за жизнь. Трагичность усугубляется тем, что за собственную жизнь отдают жизнь родного человека. В осажденном Ленинграде живет семья, ее спасение в эвакуации, но спастись можно, только пожертвовав младшим братом.
В обоих случаях все как бы удавалось, задуманное получалось, искомое осуществлялось. Но в решающей момент успешного осуществления планов вмешалась не судьба, не стечение обстоятельств, а когда-то обычная, но, видимо, не позабытая и в наши дни, рефлексия. Козаченко не детерминирует это «нечто» ни всплывшей внезапно памятью о Боге и Божьем гневе, ни боязнью ответственности, и ни чем-то другим. Только таинственной силой, которая гнездится в глубине нашего сознания, нашей души. Что это? А то же самое, о чем говорил старый кёнигсбергский философ, рассматривая звездное небо.
Конечно, то, что сделала Анна Козаченко, не должно рассматриваться так прямолинейно, как это сейчас делаю я. Происходящее наполнено точными и оригинальными деталями, характеры выпуклы и после чтения долго стоят перед глазами. Как и в любой хорошей прозе, здесь много неожиданного и познавательного, много точно подмеченного автором.
Стоит ли говорить здесь о недостатках. Именно потому, что многое и в рассказе, и в повести сделано по большому счету и основательно, можно говорить и о недочетах. И главный из них – некоторая, еле ощущаемая, сконструированность повествования. Что-то из второй половины девятнадцатого века, что-то от школьного Достоевского. Но это такая мелочь, которую во вполне квалифицированной и достойной работе принимать во внимание не следует.
В качестве праздничной программы посмотрел вечером на диске фильм «Снежный пирог» и передачу по РТН о погибшем в Лондоне бывшем разведчике и кагэбисте Литвиненко.
Фильм просто хороший, камерный, хотя я и не очень люблю подобные фильмы. Здесь опять аутизм, любовно-человеческая история пожилых людей и быт далекой и таинственной для меня Канады, сегодняшний мир, в котором почти невозможно ни до кого докричаться…