Меня лично если не удивляет, то восхищает в Лобанове другое, чисто производственное.
Как уже давно известно, заочники всегда в Литинституте пишут лучше и ярче ребят с очного отделения. Это и понятно: они приходят, как правило, в вуз, вооруженные тем, что мы называем знанием жизни, а ребята с очного очень часто попадают сюда прямо со школьной скамьи - это, вопреки творческой логике, позволяет закон об образовании. Так вот, у профессора Литинститута Лобанова, а ведет он исключительно заочников, студенты всегда - даже среди заочников - лучшие. Не буду сравнивать мастеров - все они опытны и имениты, но есть какой-то лобановский феномен в поиске русского таланта и воспитании его в слове. Как это он умеет, я не знаю, впрочем, преподавание любой творческой дисциплины, это не только знание - и собственный опыт, но и некоторая магия. В этом ряду уже отмеченное слово «любовь» не лишнее: без любви нет ни мастера, ни ученика.
Со своими учениками Михаил Петрович разговаривает очень просто. Он почти не употребляет иностранных слов и редко пользуется понятиями зарубежной литературы, которую, однако, прекрасно знает. Его литература -святоотечественная. Говорит Лобанов в той манере, которую так любят в Англии и не любят у нас в правительстве и на телевидении: так иногда повторяя и проминая слово, что возникает ощущение только что возникшей мысли. Так оно искреннее и доходчивее.
Лобанову в эти дни исполняется 85 лет и, прошедший войну солдатом, литинститутский профессор и писатель не собирается сдаваться, потому что по-прежнему чувствует себя победителем.
Сергей Есин,
заведующий кафедрой литературного мастерства
Литературного института им. А. М. Горького,
профессор, доктор филологических наук»
9 ноября, вторник. Утром пришлось ехать сначала в Дом журналистов, а потом уже в институт. В Домжуре состоялось заседание коллегии по жалобам на прессу. На этот раз пожаловался бывший преподаватель физкультуры в Академии тонкой химической технологии им. Ломоносова Александр Алексеевич Плескачев, и сразу на две газеты - на «МК» и на «Известия». Вначале вся ситуация у меня вызвала даже брезгливость. Преподаватель брал за зачеты по физкультуре взятки, был изобличен, судим, какое-то время отбыл на поселении, освобожден, собственно, все закончилось, забудьте. Сидел перед нами шестидесятилетний человек и требовал, казалось бы, мелкое: чтобы «Известия», напечатавшие официальное сообщение, объяснили ему возникновение заголовка «Любовь к взяткам обернулась для столичного преподавателя четырьмя годами тюрьмы», а «МК» - приблизительно такие же вольные красоты стиля и возникновение еще одной - всего в «МК» по тому делу было три заметки - «промежуточной» газетной информации, которая, по мнению Плескачева, сыграла в его судебном процессе некую детонирующую роль. Мы, сидящие за столом, все время просили быть ближе к сути дела, то есть газетной публикации, а вот сидящий напротив нас все время склонялся рассказать сложности процесса над ним. В деле его действительно просматривались какие-то неувязки. Вскоре выяснилось, что суд был и впрямь настолько странноват, что им заинтересовалась знаменитая передача «Человек и закон». С неохотой мы стали передачу, записанную на диске, смотреть. Вот тут все и сошлось. С моей точки зрения, человека осудили не вполне справедливо. Если вкратце - кому-то понадобилось это место, кому-то понадобился зал, в котором преподаватель, специалист по каратэ, вел свою секцию. И это был вольный или невольный случай, когда средства массовой информации стали фактически орудием преступления. Как-то все сразу подобрели к жалобщику, мелькнула мысль о том, что поверженный человек продолжает сражаться за свою честь…
Особое впечатление от всего этого оставляет суд. На экране, кстати, показали молодого следователя. Надо не забывать, что каждый из нас в любой момент может оказаться в руках подобных людей. Плескачев, кстати, сказал, что он попал еще и под волну борьбы со взяточничеством в вузе.
Из Домжура шел пешком. К счастью, из дома я прихватил бутерброд с отварной говядиной, по дороге его съел, а уже в институте выпил чашку кофе из автомата. Буквально за несколько минут до семинара забежал на кафедру Царевой, там уже второй день празднуют день рождения З.М. Кочетковой - успел ухватить еще два куска торта.
Семинар первого и пятого курсов, на котором обсуждали повесть Марка Максимова, прошел также во всеобщем молчании, как в свое время обсуждение Саши Нелюбы. Кстати, большинство семинаристов материал Максимова так и не прочли. Некоторые осилили только три-четыре страницы. Самые заядлые мои разговорники и любители чистого искусства - Нелюба, Матвеева, Абрамова, Травников, Савранская - просто не пришли. Для меня повесть Максимова - пустой, а может быть, и болезненный звук. У него о себе, как мне кажется, самые высокие представления. Я пять лет ему талдычу: ближе к жизни, меньше Томаса Манна, ближе к себе и к своей стране. Юра после семинара спросил у меня: «Еврей ли Марк?» Я ответил: «Не знаю». У дотошного Юры к этому вопросу особое отношение…
Перед обсуждением я раздал всем по листочку бумаги и попросил высказаться о повести Марка. Теперь буду разбираться. Первой свой отчет сдала Ксения:
«Прочитала все, но:
1.Вдумчиво и основательно 25-30 страниц.
2.Следующие 30 страниц - мучительно и слезно.
3.Последние 20 страниц - по диагонали (я против самонасилия).
Первое и самое верное впечатление: эталон многословия.
Считаю, что нужно нещадно урезать наполовину (а то и больше). За счет громады лишнего создается фальшивая глубина
О чем:
Путешествие во сне и наяву аморфного аутичного Родиона. «Дорога из никуда в никуда». Могло бы получиться хорошо, но получился странный винегрет».
Но хватит о грустном, тем более что порция, которую я одним махом, при чтении, наметил в воспоминаниях Леонида Иванова в альманахе «Проза с автографом», подходит к концу:
«В восьмидесятых годах в ЦДЛ появился новый отряд гениев. Именно в ту пору моими друзьями (и одними из лучших собутыльников) стали динамичные, всезнающие Николай Климонтович и Вячеслав Пьецух; они тоже по разочку сообщили мне, кем являются на самом деле, да еще объяснили, почему именно: первый - потому что «умней и образованней других», второй - потому что у него «новая проза - импровизации на тему» (а я-то, темный, считал, что истинное искусство - это прежде всего традиции, преемственность и, конечно, сюжетность). Этих прозаиков объединяла нешуточная мужская притягательность: и тот и другой ходили с высоко поднятой головой, стремительно, прямо-таки рассекая воздух; в застолье оба держались как нельзя лучше: говорили легко, без всяких затертых словечек, их оценки были хлесткие и точные, как попадания в десятку. Ну а «контактный» взгляд и полуулыбка-полуусмешка завершали дело - мужчины в их обществе меркли, а женщины на них так и висли и от волнения чуть не падали в обморок. Ко всему, и Климонтович, и Пьецух были профессиональными тусовщиками - без них не обходилась (и сейчас не обходится) ни одна выставка, презентация - и понятно, подобный житейский фейерверк для многих является предметом зависти.
Кое-кто находил в текстах Пьецуха всего лишь залихватскую журналистику и антироссийский уклон, а у Климонтовича к этому еще добавляли самолюбование и откровенную, до пошлости эротику».
В «Вестях» услышал о новом скандале в нашем искусстве. Главное действующее лицо - министр. На сей раз это попытка назначить сверху в цирк на проспекте Вернадского, действующий много лет успешно и художественно полноценно, некого бывшего клоуна на должность руководителя. Средства массовой информации связывают происходящее с желанием чиновников привязать успешный и самостоятельный цирк к громоздкой системе «Росгосцирка». Все это мне напомнило попытку поставить ректором РАТИ бывшего танцора Шерлинга. Как и в том случае, коллектив устроил обструкцию министерской инициативе. Но какая любовь у министра к Шерлингам!