Завтра! Точно, завтра! Когда кончится этот проклятый дождь!
Кому какое дело? Наконец-то дождь кончился! Небо такое голубое! Похоже, для этих мест это редкость. Мы с Дорис решили свалить из этой дыры. В Южной Калифорнии будет тусовка. Bay! Едем!
Меня тошнит и в буквальном, и в переносном смысле. Хочется заблевать весь этот говенный мир. Нас подобрал толстожопый водитель грузовика и всю дорогу тащился от того, что делал Дорис больно и смотрел, как она плачет. Когда он остановился, чтобы заправиться, мы удрали, хоть он и пытался нам угрожать. Что за мудак, а? В конце концов нас подбросили ребята, такие же, как мы. Они угостили нас травой, но она, похоже, была выращена где-то дома-такая слабая, что нас едва зацепило.
Тусовка была отличная, кислоты, травы и выпивки было как воздуха. До сих пор мир полон красок, а трещина в окне кажется прекрасной. Жизнь прекрасна. Так офигительно прекрасна, что я едва могу с этим справиться. И я ее неотъемлемая часть. Все остальные только зря коптят небо. Тупой народ. Хочется затолкать жизнь им в глотки – может, тогда они поняли бы, о чем речь.
Возле двери толстая блондинка со свалявшимися волосами опускается на колени, на платье, зеленое на зеленом и пурпурном. Она с парнем, у него кольцо в носу и разноцветные рисунки на бритой голове. Они все время говорят друг другу «люблю». Это выглядит так прекрасно. Цвета сливаются друг с другом. Люди сливаются друг с другом. Цвета и люди сливаются вместе.
Я не знаю, что, когда, где и с кем! Знаю только, что теперь я служительница Сатаны, я пытаюсь прийти в себя после этого наркотического беспредела, чтобы выяснить, насколько все были раскованны, чтобы принести свои клятвы.
Милый Дневник, я чувствую себя обманутой и злюсь на всех. Мне очень стыдно. В общем, я в этом была новичком, но теперь, когда я смотрю на девушку, то как будто смотрю на парня. Я возбуждаюсь. Понимаешь, я хочу трахнуться с девушкой, а потом мне становится страшно, и я вся напрягаюсь. С одной стороны, мне чертовски хорошо, но с другой – чертовски плохо. Я хочу замуж, хочу завести семью, но боюсь. Мне больше хочется нравиться парням, чем девушкам. И трахаться мне больше нравится с парнями, но я не могу. Кажется, я брежу. Иногда мне хочется, чтобы меня поцеловала одна девушка. Хочется, чтобы она прикасалась ко мне, спала подо мной. Но потом я чувствую себя ужасно. Меня переполняет чувство вины и отвращения. Потом я думаю о маме. Представляю, как возвращаюсь домой и кричу на нее, чтобы она убрала мою комнату, потому что я теперь мужчина. Потом мне становится противно и хочется, чтобы рядом был кто угодно, лишь бы отвлечься от этих мыслей. Я и правда больна. Я так далека от этого.
Милый Дневник, прошли тысячи световых лет по лунному времени.
Все, кроме меня, рассказывают истории. Мне нечего рассказать. Все, что я могу, – это рисовать монстров и внутренние органы и ненавидеть.
Еще один день, еще один минет. Полиция, похоже, решила очистить этот город от наркотиков. Если не сделаю минет Большой Заднице, он перестанет меня снабжать. Черт, внутри меня трясет больше, чем снаружи. Что за ублюдский мир без наркотиков! Этот урод, который хочет уложить меня в койку, знает, что меня ломает, но он единственный, кого я здесь знаю, у кого есть то, что мне нужно. Я почти готова обслужить даже этих жирных котов – богатых мужиков, да кого угодно, за один хороший укол. Черт, Большая Задница заставляет меня делать это сначала, дозу даст только потом. Все валяются вокруг как мертвые, только маленькая Жакон кричит: «Мама, папа не может сейчас прийти. Он пялит Карлу». Я должна выбраться из этой жопы.