Кто знает, что в этих историях было правдой? Но каждый раз, когда Роза их рассказывала, все вокруг нее сияло так ярко, что Рам с ворчанием убирался с кушетки, направляясь к задней двери, как медведь с головной болью.
— Мой первый муж, он дал мне это. — Роза улыбнулась висящей на стене затянутой паутиной фотографии мужчины. — Он сказал мне: никогда не переставай рассказывать свои истории, рассказывай их всему миру. Он пошел и купил мне пять ручек и кожаные тетради и заставил меня все записывать. И я никогда не переставала это делать.
— Те тетради, — сказала Марго. — Где они?
— О нет, я не буду их выкапывать, — помахала рукой Роза. — Слишком много!
— Это ваша последняя? — Марго подняла с пола новую тетрадь в твердой обложке.
Роза взяла ее искривленными пальцами.
— Да, но теперь у меня слишком болит рука. Не могу больше писать.
Марго начала читать вслух. И по мере того, как она читала, маленькие параллельные миры, которые то появлялись, то блекли в ауре Розы, разворачивались, пока не наполнили всю комнату. Я наблюдала, как калейдоскоп образов всплывает передо мной: Роза-ребенок, родители зовут ее рассказать истории остальным членам семьи в Луизиане; потом мать, записывающая истории рядом с колыбелью; потом Роза в своем нынешнем возрасте, но тоньше, лучше сложенная, сидит за столом под окнами административного центра Колумбийского университета, окруженная мужчинами и женщинами в костюмах и парадных платьях, улыбающихся, как перед фотографом, и кто-то протягивает ей документ. Когда я напряглась, чтобы прочитать текст, он заставил меня вздрогнуть: «Пулитцеровская премия за достижения в области художественной литературы».
А потом видение остановилось на крупном плане того же документа, висящего в рамке на стене гостиной Розы, но не той гостиной, в которой она сейчас сидела. Та, что в видении, была втрое больше, с облицованным мрамором камином, коврами от стены до стены и атласными шторами цвета слоновой кости на окнах эркеров. Служанка сметала пыль с бесконечных фотографий в позолоченных рамках с изображениями любимых детей и внуков Розы, и — это заставило меня заплакать — на фотографиях были запечатлены выпускные вечера ее сыновей, их послужные списки, а один из сыновей пожимал руку президенту Рейгану. Насколько я знала, никто из ее детей не закончил средней школы.
Видение сложилось, а я стояла ошеломленная и задыхающаяся, пока не заметила, что Роза вернулась.
Марго листала тетрадь Розы.
— Потрясающе! — воскликнула она. — Почему вы это не опубликовали?
И тогда Рам, сидевший рядом с Розой, нежно взял ее за руку: Рози, ты не настолько хорошо пишешь.
— Я не настолько хорошо пишу, дитя, — покачивая головой, повторила Роза.
Книги для богатых людей, не таких, как ты! Роза, как автомат:
— Книги для богатых людей, не таких, как я…
— Чепуха! — перебила Марго.
Рам метнул на нее злой взгляд.
— Это прекрасно, — заявила Марго. — Вы сказочно пишете.
Рам заговорил громче. Тебе плевать на деньги. Деньги превращают хороших людей в плохих!