В тот же день, уже у свежего холмика, староста Стожков поклялся "выписать" у Синода нового Святого отца. Хорошего. Народ вздохнул и, перекрестясь, разошелся...
- Значит, все ж, "выписал", - покачала Стэнка головой.
Солена, замершая рядом, на длинном брёвнышке, ей кивнула:
- Ага. Отца Зоила... Вроде, нормальный на вид... Бабка Ясна сказала: прибыл вчера верхом через Луговины. А откуда - неизвестно.
- И надолго ль, - хмыкнула ей подружка. Потом, вдруг, вздохнула. - Ты ко мне завтра к вечеру приходи.
- Зачем? - улыбнулась в темени Солена.
- Я колечник собрала. Обветрит в сенях - отвар тебе свежий сварю.
- Благодарствую...
И обе враз замолчали... О чем думала, улыбаясь, Солена, Стэнке постичь было не по силам. Зато сама она, теребя хвост темной косы... загрустила: свадьба эта, шум людской, суета и постоянное стремление куда-то, за чем-то. Как все это от нее самой сейчас далеко. А Солена - вот она. Совсем рядышком, на бревне. С бледностью на лице и слабым сердечком. И ведь никому кроме Стэнки и догадаться не в мочь, что слабость его именно по причине, что каждый свой проплаченный плач у каждого гроба Солена пропускает через сердце. Оттого оно и слабеет.
- Я, наверно, пойду, - подскочила травница и оправила тяжелую юбку. - А ты?
- Я? - глянула на нее снизу вверх подружка. - Еще тут посижу. А как же танцы?
- Танцы? - что правда, то правда - танцевать Стэнка любила. Так, чтоб с душой и всё кружилось вокруг: земля, небо... - Не охота. Завтра приходи! - крикнув напоследок, рванула через двор, по краю освещенного круга, но через миг была схвачена под локоть:
- Куда ты, душа моя?!
- Домой, - дернулась с силой, но тщетно.
Мужчина, лысый, в годах, но еще крепкий, как гриб-боровик, ухватил девушку второю рукой:
- А уважить?
- Кого? - выдохнула ему в лицо Стэнка.
- Младенчиков. Свадьба же, - вмиг нашелся он. - Станцуем с тобой? Вратку?
Девушка беспомощно зашарила глазами, натолкнувшись ими на тянущую из-под ветлы шею Солену. Та ей сочувственно скривилась. Стэнка тоже, эхом:
- Добро... Но, только вратку, господин Новик.
- Как повелишь, душа моя, - и подхватив ее уже за талию, дернул в яркий голосящий свет.
Вдовец, господин Новик, в деревне Стожки - фигура первая, после старосты. Да и то, если по богатству их равнять, и старосту он обошел. А к власти местной не рвался - дружил с ней двумя соседними дворами, пользовался. Поэтому сейчас музыканты на крыльце враз вдарили зажигательный танец - вратку. Стэнка вдохнула по глубже и... земля с небом закружились...
Танец, он ведь, как душа наша. Полет ее над горем и обыденностью жизни. За мечтой, вечной радостью, любовью. А если твой партнер еще и тот, кто надо, к кому душа эта сама рвется птичкой, то и птички ваши кружат, бьются грудью друг об друга. Здесь все зависит от того, кто твой партнер. Хотя танцевал и этот с душой. Эй-хо-оп! Эй-хо-оп! Земля - небо. Эй-хо-оп! И Стэнка сама не разглядела, как в круженье этом очутилась на другом конце двора.
- Что ж ты все бегаешь от меня? - хмыкнул ей запыхавшийся партнер.
Девушка, пытаясь из кружения вынырнуть, сама ему засмеялась и ненароком качнулась. Господин Новик ее цепко словил.
- Ой... Я от вас не бегаю. С чего и такое?
- Как это, "с чего"? У нас деревня хоть и большая, да каждый - на виду. А ты, как только завидишь меня, так сразу и наутек.
- Вы о себе много возомнили, господин, - уперлась руками Стэнка в твердую мужскую грудь. - Я - женщина свободная и...
- Да какая ты еще "женщина"? - не ослабил он хватки. - И с чего меня боишься?
Вот тут уж ей стало и в правду смешно. Она даже оскалилась в хмельное лицо напротив:
- Боюсь? Я? Вас?
Тот вздернул брови:
- Нет?.. Значит, я тебе не люб. Вот, значит, как?
- Отпустите, господин, мне пора.
- Вот, значит, как? - с расстановкой повторил он. - А я ведь не мальчонка, Стэнка. И толк в бабах знаю. Я тебя давно на здешних лугах пасу.
- Вы меня "пасете"? Я что, телка?.. Да отпустите же! Отпустите, не то...