– Хватит. Замолчи и уходи, – сказал я очень тихо, весь дрожа. Из-за чего я так рассердился? Разве она неожиданно раскрыла мне тайну, о которой я не подозревал? Или эта хитрюга выдала мне то, что я сам давно замечал, но все время старался закрыть глаза?
Ицуко исчезла. Шея, поясница, бедра страшно болели: я расплачивался за свою неразумную деятельность в течение всего вчерашнего дня, – ночью я не мог спокойно спать и принял еще раз три таблетки адалина и три атраксина, попросил Сасаки налепить мне на спину, плечи и поясницу пластырь Салонпас и лег в постель. Однако заснуть не мог и подумал, не сделать ли укол люминала, но мне нельзя было долго спать. Я решил ехать вслед за Сацуко немедленно, дневным поездом и с большим трудом купил билет, обратившись к другу, работающему в киотском отделении газеты «Майнити». (Самолетом я еще никогда не летал.) Сасакн возражала изо всех сил. Чуть не плача она пыталась уговорить меня:
– При таком давлении и думать нельзя о поездке, надо подождать три-четыре дня, пока давление не снизится.
Ицуко пришла с извинениями и сказала, что поедет с нами в Токио.
– Я не могу тебя видеть. Если поедешь, садись в другой вагон, – сказал я…..…
18 ноября.
Вчера выехали в Токио поездом «Эхо» № 2 в 3 часа 2 минуты. Я с Сасаки в первом классе, Ицуко – во втором. В девять часов прибыли в Токио. На перроне нас встречали жена, Кугако, Дзёкити и Сацуко. Они, наверное, подумали, что я не смогу идти, или решили, что мне этого нельзя, – меня ждало кресло на колесах. Это, конечно, дура Ицуко рассказала им обо всем по телефону.
– Это еще для чего? Я еще не господин Хатояма[92]!
Я раздражился, никто не знал, как быть, и вдруг чья-то мягкая ладонь коснулась моей правой руки, – это была Сацуко.
– Папа, пожалуйста, послушайте меня...
Я замолчал, сел в кресло, и мы сразу же двинулись. На лифте спустились в подземный переход, кресло со стуком быстро покатилось по длинному темному коридору. Все с трудом за мной поспевали. Жена моя в конце концов потерялась, и Дзёкити пошел искать ее. Я удивился, какой огромный и с какими ответвлениями подземный переход на Токийском вокзале. По особому коридору мы вышли на стоянку машин, недалеко от центрального входа со стороны Маруноути. Нас ждали две машины. В первую сели трое: я, с обеих сторон от меня Сацуко и Сасаки; во вторую четверо: жена, Ицуко, Кугако и Дзёкити.
– Папа, извините меня, я уехала, ничего не сказав.
– У тебя было назначено свидание?
– Нет. Если говорить откровенно, я страшно устала, пробыв с вами вчера весь день. С утра до вечера вы возились с моими подошвами, – это было невыносимо. Я совершенно выбилась из сил и уехала. Извините.
Ее голос был странным, в нем чувствовалось что-то нарочитое.
– Вы, наверное, устали. Я вылетела из Итами в 12.20, а в 2 уже приземлилась в Ханэда. Самолетом быстро………
…………………………………………………
…... Возвратившись в Токио вечером 17-го ноября, пациент 18-го и 19-го большей частью спал; наверное, сказалась усталость от пребывания в Киото. Иногда поднимался к себе в кабинет и записывал в дневник то, что произошло за это время. Но 29-го числа в 10 часов 55минут утра произошел приступ.
Госпожа Сацуко приехала из Ханэда домой на Мамиана 17 ноября около трех часов дня. Она сразу же позвонила по телефону господину Дзёкити и сказала, что психическое состояние старого господина становится все более и более странным, что она не могла выдержать более ни одного дня в его обществе и возвратилась одна. Посоветовавшись между собой, они, ничего не говоря матери, отправились вдвоем к знакомому психиатру, профессору Иноуэ, и спросили, какие можно предпринять меры. По мнению профессора, болезнь старого господина заключается в патологической сексуальности, но в нынешнем состоянии нельзя говорить об отклонении от нормы в ментальном смысле; ему необходимо постоянно чувствовать сексуальные желания, это поддерживает его жизнь, и они должны соответствующим образом обходиться с ним; госпожа Сацуко должна быть особенно осторожна, она не должна ни слишком возбуждать пациента, ни перечить ему, но обращаться с ним как можно мягче, – это единственное средство. Поэтому по возвращении пациента из Киото господин Дзёкити с супругой насколько только возможно следовали советам профессора в обращении с отцом.
20 ноября. Вторник. Ясно.
В 8 часов утра температура у пациента была 35,5, пульс 78, число дыханий 15, давление 132 на 80. В общем состоянии никаких изменений не наблюдалось. Но, судя по словам и поступкам, было видно, что он не в духе.
После завтрака пациент ушел в кабинет. По-видимому, он вел дневник.
В 10.55 в необычном возбуждении он прошел из кабинета в спальню. Он что-то хотел сказать, но я не понимала. Я уложила его в постель и велела полежать спокойно. Пульс был 126, учащенный, но ровный, без перебоев. Число дыханий – 23. Он жаловался на сердцебиение. Давление 158 на 92. Жестами показывал, что сильно болит голова. Лицо было страшно искажено. Я связалась по телефону с доктором Сугита, но он никаких указаний не дал. Он никогда не обращает внимания на то, что говорят сиделки.
В 11.15 пульс 143, число дыханий 38, давление 176 на 100. Я позвонила доктору Сугита еще раз, но он никаких указаний не дал. Я проверила комнатную температуру, освещение, вентиляцию. В комнате больного была лишь старая госпожа. Подумав, что может понадобиться кислородная подушка, позвонила в больницу Тораномон и, описав состояние больного, попросила приготовить все необходимое.
92