И вот наступила ночь перед тем, когда Норберт должен был принять обеты. По обычаю, братья оставили его одного, простёртого ниц на полу храма с раскинутыми крестом руками, и ушли, погасив перед этим все свечи, поскольку отец эконом всегда ругался, когда их расходовали напрасно. И Норберт остался лежать, уткнувшись лбом в каменные плиты, и луна сквозь окно светила ему в пока ещё не выбритый затылок, и старая храмовая мышь копошилась возле его ног. На душе у него, по понятным причинам, было неспокойно, и он, выжидая своего часа, с замиранием сердца молился о том, чтобы на пороге его триумфа Господь не вздумал послать ему какое-нибудь знамение или чудо, чтобы разом отвратить его пропащую душу от греха. Но Господь не внял этой нечестивой молитве и, как всегда, поступил по-своему. Едва только Норберт решил, что наступил подходящий момент для осуществления его замысла и приподнялся с пола, как услышал чьи-то шаги. Кто-то из братьев зачем-то вернулся и быстрым шагом прошёл через храм в ризницу. Норберт тотчас вновь уткнулся лбом в пол, но краем глаза всё же вглядывался в темноту, с напряжением ожидая, когда же уйдёт этот так некстати явившийся брат. Ждать пришлось довольно долго. Наконец дверь в ризнице скрипнула, и тот, кто вошёл туда, появился, держа в обеих руках золотые чаши, ярко отсвечивающие в лунных лучах. Тут-то Норберт и догадался, что никакой это не монах, а такой же вор, как и он сам, и здесь он находится по той же самой надобности. Тогда его охватил такой гнев, что он весь затрясся, сжимая кулаки. Да и всякий бы разгневался на его месте. Судите сами - он потратил столько времени, чтобы добиться доверия братьев, он день за днём терпел голод, тяжкий труд и ночные бдения; он загодя напоил брата привратника сонным зальем, чтобы тот не помешал ему беспрепятственно вынести чаши, а тут является некто на всё готовенькое и, не моргнув глазом, собирается в одночасье похитить у него из-под носа то, к чему он шёл таким долгим и трудным путём. Вне себя от злости он кинулся на вора, схватил его за горло и, вцепившись в него мёртвой хваткой, принялся орать, что было мочи, призывая на помощь братию. Вор бросил чаши и стал отбиваться, однако, Норберт не выпускал его и продолжал кричать во всё горло. Прибежавшие на шум монахи обнаружили их обоих, катающихся по полу храма и усердно молотящих друг друга кулаками, и их никак не удавалось разнять, покуда не подоспел аббат и не прекратил этот поединок с помощью отеческого увещевания и суковатой палки. Вор был схвачен, а Норберт поднят на ноги и всячески обласкан и превознесён за проявленную им бдительность и отвагу.
— Удивительное дело, - сказал один из монахов, потирая ушибленное в свалке колено, - а я-то, грешным делом, считал брата Норберта человеком ленивым и трусоватым и пекущемся только о том, как бы уклониться от трудов по монастырю и полежать в холодке под берёзкой. А он, когда пришла нужда, сражался, как лев, за монастырское добро. Прости меня, брат, за то, что я о тебе так плохо думал.
И все прочие монахи сказали:
— И нас прости, брат, ибо и мы думали о тебе точно так же.
И аббат Бернард сказал:
— Что ж, - и меня прости, брат, ибо и я думал о тебе точно так же и, честно
говоря, продолжаю так же думать и теперь. Ты и впрямь славно сражался за монастырское добро и сумел его отстоять, но всё равно я вижу, что монах из тебя выйдет никудышний.
К великой досаде Норберта аббат велел посадить незадачливого вора в его лодку и отпустить на все четыре стороны. И уж к окончательному его разочарованию он сказал, что не будет больше держать в монастыре такие ценные чаши, а подарит их аббатству Святого Галла, поскольку у тех и так сокровищница ломится от всяческих богатств, а в Писании сказано: имущему даётся, а у неимущего отнимается. Опечаленный и раздосадованный сверх всякой меры, Норберт долго думал, как бы ему получше насолить аббату и всей братии, и в конце концов не придумал ничего лучшего, как принять-таки постриг и остаться в этой обители навсегда. Как показало время, лучшей мести он и в самом деле не мог бы измыслить, даже если бы размышлял над этим тысячу лет.
2005/10/29 В.БЕРЕСТОВ
РИСУЮ АНГЕЛОВ
Как интересно, как чудесно
На крыльях ангельских лететь
И, облетая рай небесный,
На прочих ангелов глядеть!
У ангелов вовек ни ноги,
Ни животы не заболят.
Когда шагают по дороге,
Их крылья достают до пят.
Когда хотят, - глядят на Бога,
На Боге радужная тога,
И борода его мягка,
И шелк волос Его струится,
И трубка сизая дымится
И выпускает облака...
2005/10/29 Вавилонская библиотека
Работать в крупной московской библиотеке – легко и приятно; самое главное, что это не требует ни умственных усилий, ни эмоциональных затрат…
Девушка с толстой клеенчатой тетрадью беспомощно переминается с ноги на ногу у порога зала.
— Заходите, не бойтесь. Что у вас случилось?
Именно так – «что у вас случилось». Тогда они успокаиваются, как на приёме у доброго психоаналитика или дантиста.
— Вот тут… у меня в тетради написано… только я сама не знаю, что это значит…
— А что, что именно там написано?
— «Матвей. Гот. Номер пять».
— Ага. Готская Библия Ульфилы, Евангелие от Матфея, глава пятая.
Она смотрит на вас, как на доброго и подозрительно могущественного волшебника и счастливо улыбается. Она не знает, что за сегодняшний день к вам уже приходило по меньшей мере десять человек, разыскивающих беглого Матвея № 5.
Всклокоченная старушка врывается в зал, яростно оправляет на себе кофту, оглядывает сияющие грязноватой белизной пустые стены.
— Скажите, а почему у вас тут не висит карта Уругвая?
— Да, в самом деле, это серьёзное упущение. Завтра же повесим. Сегодня же.
Главное – ни в коем случае не спорить. И не удивляться ни при каких обстоятельствах.
Солидный мужчина в старомодных роговых очках медленно входит, отвешивает степенный полупоклон и представляется:
— Наполеон Бонапарт
— О, очень приятно. Большая честь для нас.
— Да нет, вы меня не поняли. Для меня там отложена книга Тарле «Наполеон Бонапарт». Не могли бы вы мне её принести?
О Боже, какой конфуз!
2005/10/31 Остров Скадан
О монастырской дисциплине
Кроме груш, на острове Скадан ещё водились змеи, ящерицы и жабы, и в преогромном количестве. Откуда они там взялись, сказать нетрудно. Когда аббат Адамнан приплыл на остров Рейхенау, он, по обычаю, принятому в то время у святых, изгнал оттуда всех ползучих и прыгающих гадов и запретил им возвращаться. А поскольку ближайшим от Рейхенау участком суши оказался остров Скадан, они, посовещавшись между собой, решили обосноваться именно там. Аббат Бернард, назло аббату Адамнану, оказал им самый радушный приём.
В знак благодарности змеи пообещали никогда не жалить никого из его монахов и обещание своё держали твёрдо, так что любой из братьев мог ходить по острову босиком и ничего не опасаться. Жабы же сделались и вовсе ручными, часто запрыгивали в кельи к братьям и сидели на земляном полу, вздыхая и неподвижно глядя на огоньки лампад. Братья тоже привыкли к своим соседям и, встретив в жаркий день в саду разморённую зноем жабу или лягушку, заботливо поливали её водой из кувшина. Аббат Адамнан всегда с большой неохотой посещал остров Скадан и передвигался по нему с понятной осторожностью, но там никто не держал на него обиды и вреда ему не причинял.