— Ну, вот ещё! - возразил Карл. - Ты мой друг и побратим, и я не допущу, чтобы ты остался ни с чем! Не горюй, всё ещё можно поправить. Вот что я придумал: пойдём-ка спросим совета у доктора Фауста. Говорят, что он живёт на этом свете чуть ли не триста лет, и всё из-за того, что когда-то пережил приключение вроде нашего. Уж он-то непременно нам поможет - как-никак, у него должен быть опыт в таких делах.
Доктор Фауст жил на соседней улице, в маленьком домике рядом с аптекой. Он принял наших друзей не особенно ласково, но всё-таки выслушал до конца, а затем сказал с тяжёлым вздохом:
— На вашем месте, молодые люди, я бы только радовался, что так легко отделался. В своё время я попал в гораздо более неприятную историю, о которой даже не хочу вспоминать. Но если вас, молодой человек, - обратился он к Карлу, - терзают муки совести и если вы так жаждете помочь своему приятелю, то и помогайте, кто же вам мешает. Вы у нас теперь… хе-хе-хе… великий мудрец… ну, вот и помогайте ему мудрыми советами. Пусть он во всём полагается на вас, и это принесёт ему счастье. Больше вы ничего не сможете для него сделать.
Поразмыслив хорошенько, приятели пришли к выводу, что это в самом деле единственный выход. Тогда Карл, стремясь загладить свою невольную вину, принялся не жалея сил помогать другу в учении. Но вот беда: он стал теперь так умён, что его речей не понимали даже университетские профессора. Где уж их было понять бедняге Фридриху! И вот как-то раз, потеряв терпение, Карл воскликнул:
— Нет, брат, тебе не учиться, а копчёной селёдкой на рынке торговать! Боюсь, что на большее ты не способен!
Несчастный Фридрих был так уязвлён этой насмешкой, что впал в меланхолию, оставил университет и с горя вправду занялся торговлей. Поначалу дело не ладилось, но затем - то ли поэтическая натура взяла своё, то ли Фортуна наконец повернулась к нему лицом… только года через два он был уже богат, и запах копчёной селёдки казался ему слаще любых изысканных восточных ароматов. То-то он был благодарен другу, давшему ему такой дельный совет! Теперь он был завидным женихом, но природная робость всё время мешала ему посвататься. Видя такое дело, Карл вновь решился ему помочь и сам поехал сватом в дом одного богатого лавочника, у которого была хорошенькая дочка на выданье. Там он так уморил всех умными рассуждениями, в которых никто не понимал ни слова, что когда вслед за ним явился будущий жених, скромный и немногословный юноша, то и отец, и невеста были ему рады-радёшеньки и быстро сладили сговор - только бы больше не видеть свата и не слышать его речей.
Так необыкновенный ум Карла вновь сослужил Фридриху добрую службу. Фридрих не забыл об этом и охотно предоставил другу свой кров, дабы тот мог без помех предаваться учёным занятиям. Пока семейство Фридриха множилось и вместе с тем множилось и его богатство, Карл сидел у него в доме на чердаке и создавал свои труды, которые не мог публиковать, поскольку никто не понимал в них ни слова. Но это мало его заботило: он знай себе писал, критикуя и высмеивая всех, кто попадался ему под руку. Когда же его друг тяжко занемог и стало ясно, что болезнь его неизлечима, Карл вообразил, что сумеет отвести от него беду и сделать так, чтобы смерть забрала его взамен Фридриха. Он раздобыл колдовские книги, совершил нужный обряд, и перед ним предстала сама Смерть - но не с косою и не в саване, как её рисуют на старинных гравюрах, а в новенькой треуголке и полицейском мундире.
— Это ещё что такое? - гаркнула она так, что все книги и рукописи Карла разлетелись по углам чердака. - Как ты смел, мерзавец, беспокоить меня раньше срока да ещё и напрашиваться ко мне без очереди?! Никто не смеет нарушать заведённый порядок, запомни это! Порядок прежде всего! Каждому - своё время и свой срок!
И не помня себя от гнева, она забрала с собою не только несчастного Фридриха, но и всех, кто был в этом доме - всех, кроме Карла. Что поделаешь, такое часто случается с рассерженными полицейскими (потому-то и не стоит их лишний раз сердить.) Так Карл и остался один, без друга и, стало быть, без средств к существованию. Тут-то он и понял наконец, что любое знание бессильно перед Вечностью, а ум без разума и рассудка - лишь пустая игрушка, которая не принесёт тебе ни пользы, ни радости, тем более - если ты получил её от нечистого!
2005/11/02 Улица полна неожиданностей
Возле пивного ларька стоит высокий тощий байкер в фирменно-грязной куртке, драных джинсах и алом пиратском платке, лихо сдвинутом на ухо. Внезапно он извлекает из кармана безупречно белый кружевной платочек - такой нежный и воздушный, что Арамис при виде него закололся бы от зависти. Здоровенной ручищей в перчатке с отрезанными пальцами он бережно разворачивает этот платочек, аккуратно промакивает пену с обвислых клочковатых усов, затем так же бережно убирает его обратно, делает свирепое лицо и вновь утыкается в пивную кружку.
Маленький мальчик сидит в коляске и увлечённо сосёт палец. Вынимает его из рта и очень серьёзно, с неподдельной досадой говорит: "Тьфу!"
Две дамы взахлёб обсуждают что-то на автобусной остановке. "Ты знаешь, какой у него дом? Это же не дом, это дворец Екатерины Великой! Там же двери в четыре раза выше потолка!"
Над подворотней висит табличка с надписью "ПРОХОД ЛЮДЕЙ ЗАПРЕЩЁН!" Тут же висит "кирпич", запрещающий въезд машин. Стараясь не думать о том, КОМУ же всё-таки разрешён вход в эту подворотню, бочком-бочком пробираюсь мимо неё - один неверный шаг, и ты в другом измерении. Хорошо, что вчера был День Всех Святых. Всё-таки не так боязно.
Думаю о том, как вечером приду домой и испеку ирландский яблочный пирог. Почему же он всегда у меня подгорает? Всегда, при любых обстоятельствах. Должно быть, так нужно.
2005/11/03 Остров Скадан
О вере и неверии
Граф Конрад Швабский, младший сын Вильгельма Швабского, как-то раз охотился в лесу, заблудился, заехал в болото и стал тонуть. Тщетно он звал челядь к себе на помощь – охота уехала далеко вперёд, и крики его не были слышны никому, кроме воронов, которые охотно на них слетелись и с выжидательными улыбками расселись вокруг на сухих берёзах. По счастью, как раз в это время через лес проходил аббат Бернард, возвращавшийся из Вюртемберга. Увидев человека, засевшего в болоте, он тотчас свернул со своего пути и стал пробираться по кочкам к нему на помощь.
— Что ты там копаешься, проклятый монах? – закричал ему граф Конрад. – Не видишь, что ли, что я уже по колено в трясине?
— Не дёргайся, граф Конрад, не кричи, - ответил Аббат Бернард, ощупывая посохом чавкающую и булькающую почву. - Это твои нечестивые поступки тянут тебя в трясину греха, и, гляди, – если ты не изменишь свою жизнь, то вот-вот окажешься в ней по уши.
— Да ты что, издеваешься надо мной, монах? – взревел граф Конрад, - Поторопись, чёрт тебя возьми, я уже по пояс в болоте!
— Говорю тебе, не двигайся, граф Конрад. Это твои грехи тащат тебя в ад, - успокоил его аббат Бернард, перепрыгивая на ближайшую кочку и размахивая руками, чтобы на ней удержаться. – Чем больше ты им сопротивляешься, тем глубже они тебя туда затаскивают. Все наши усилия бороться с ними в одиночку, как правило, бывают тщетны. Поэтому замри, не дрыгай ногами и доверься Богу – только так ты сможешь спастись.
— Будь ты проклят, монах, - ответил ему граф Конрад, - ибо я уже провалился по грудь, и теперь сам чёрт меня отсюда не вытащит!
— Твоя беда в том, что ты всегда слишком на него полагался, - ответил аббат Бернард и протянул графу Конраду свой посох. Тот ухватился за него, почти не надеясь на спасение, и аббат Бернард, хотя и с превеликим трудом, но всё же выволок его на сухое место. Потом он ушёл, оставив графа сидеть на земле, тяжело дышать и выражать свою благодарность с помощью витиеватых ругательств.