Филип Янси
Дневник Благодати
Путевые заметки пилигрима
Писатель должен стремиться к тому,
чтобы быть человеком,
для которого ничего не потеряно.
Предисловие
Последние тридцать лет я только тем и занимаюсь, что пишу. Это достаточно долго, чтобы одному издателю пришла в голову мысль составить сборник выдержек из моих двадцати с небольшим книг и многочисленных статей. Перечитывая их, я чувствовал себя как Рип Ван Винкль (герой одноименного произведения Вашингтона Ирвинга, который проспал 20 лет — прим. ред.), вновь окунаясь в переживания и размышления двадцати-, а то и тридцатилетней давности. Я сомневался, верил, опять сомневался, менялся, рос…
Мне посчастливилось путешествовать по всему миру, наблюдать за жизнью Церкви в разных культурах и беседовать с самыми удивительными людьми — как достойными подражания, так и заслуживающими порицания. Возвращаясь за свой рабочий стол, я всегда отражал эти встречи в своих книгах и статьях. Я заметил, что многие люди представляют себе жизнь писателя исполненной романтики, и хотел бы развеять этот миф. Однажды я получил письмо от студентки, которая спрашивала, не нужен ли мне стажер. «Я могла бы делать для вас какие-то исследования или заниматься офисной работой, — писала она. — Или, возможно, я могла бы просто сидеть и наблюдать за тем, как вы создаете свои книги».
Я вежливо отказал ей, хотя на самом деле должен был бы написать что-нибудь вроде: «Девушка, да вы спятили! Наблюдать за тем, как я создаю книги, просто невозможно! Я не выношу, когда в это время кто-то находится со мной в комнате. Писательский труд — это акт полной уединенности и паранойя, так что никто не смеет переступать этот барьер. И, кроме того, вы бы очень быстро начали просто умирать от скуки. С таким же успехом можно целый день наблюдать за скалой или смотреть в экран выключенного телевизора. Это гораздо увлекательнее, чем наблюдать за работой писателя».
Забившись в свой укромный угол, писатель садится перед блокнотом или экраном компьютера и начинает манипулировать абстрактными символами, расставляя их то так, то эдак. Филип Рот описал этот процесс следующим образом: «Я жонглирую словами. В этом — вся моя жизнь. Я записываю предложение, а потом меняю слова местами. Потом я смотрю на результат и опять меняю слова местами. Потом я иду обедать, после чего возвращаюсь и записываю еще одно предложение. Потом я пью чай и меняю местами слова в этом новом предложении. Потом я прочитываю оба предложения вместе и меняю их местами. Потом я ложусь на свой диван и начинаю размышлять. Наконец, я встаю, выбрасываю оба предложения в мусорную корзину и начинаю все сначала». Рот в точности описал, как проходит мой день.
Из всех видов искусства литература — самый непритязательный. Художники имеют дело с цветом, а скульпторы работают в трех измерениях. И то, и другое намного привлекательнее скучных, абстрактных знаков, с которыми возится писатель. С другими видами искусства — кино, живописью, хореографией, музыкой — мы соприкасаемся напрямую, через органы чувств, и только книги требуют промежуточное звено: грамотность, без которой человек не сможет воспринять написанное. Покажите экземпляр «Короля Лира» какому-нибудь индейскому племени из дебрей Амазонки, и они увидят только нечто напоминающее рассыпанный по странице перец.
Согласно исследованиям, писатели занимают одно из ведущих мест в списке профессий, наиболее склонных к зависимостям. Процент заядлых курильщиков, кофеманов и алкоголиков среди них просто пугает. Почему так происходит? Потому что писателю приходится ежедневно бороться с глубоко укоренившейся паранойей: «Мне нечего сказать», «я уже говорил об этом раньше», «я — шарлатан и лицемер», «я пишу шаблонными фразами»… Кроме того, писательский труд настолько абстрагирован от физического мира, что мы подсознательно пытаемся задействовать части своего тела, даже если это подразумевает простое перемещение чашки, бокала или курительной трубки от стола ко рту и обратно. К счастью, я живу в Колорадо — диком крае, ежедневно напоминающем мне о необходимости вести на этой планете более здоровый образ жизни (и, в процессе этого, избегать писательства).
Выступая перед аудиторией, я чувствую себя так, словно оказался перед микрофонами и в свете прожекторов, едва выбравшись из пещеры. «Каковы, на ваш взгляд, пять основных тенденций, с которыми сегодня сталкивается церковь?» — спрашивает кто-то, а я просто моргаю навстречу слепящему свету. «Как вы считаете, насколько сильно вы влияете на этот мир?» — следует другой вопрос. На подобные вопросы мне хочется ответить: «Откуда мне знать? Я все время сижу в своем кабинете!» Но вместо этого я вежливо улыбаюсь и пытаюсь сказать что-нибудь вразумительное.