Григорий Кроних
Дневник Булгарина. Пушкин
Глава 1
Послесловие к разговору с генералом Бенкендорфом. Редакция «Северной Пчелы». Воспоминание о прошлом: дуэль с Кондратием Рылеевым, первый убитый враг, первый орден и первая любовь. Весть о смерти короля Саксонии и тройственном союзе против Турции. Журналист Сомов сообщает о приезде Пушкина. Бенкендорф и Пушкин. Истомина танцует, а Пушкин — премьер. Личное знакомство с великим поэтом.
1
Я вышел на крыльцо и захлебнулся. После жарко натопленного кабинета сырой майский ветер кажется заряжен лихорадкой, как пушка шрапнелью. Так и мечет в лицо. Прохожие льнут к стенам домов, караулят приподнятыми руками шляпы. Оставленный извозчик, наконец, тронул лошадей, подкатил. Запахнув плащ до горла, я сел в возок.
— Обратно едем, да поспешай!
Такой окрик обеспечивает обычную езду. А ничего не скажешь — так и заснет на облучке…
Зачем он так топит?
Сам ведь в глухо застегнутом мундире — и ни единой капельки, ни единого проблеска, кожа сухая, однако ж — румяная. Не болеет ли Александр Христофорович? Сколько ему лет — около 45-ти? По манерам — обычен, в разговоре скор так, что не всегда поспеваешь. Кстати, не было ли сказано чего лишнего?
Здоровье у генерала отличное, не то, что у брата Константина, тот моложе, а, сказывают, уже хвор. Тут перемен не ожидается. Хорошо ли?
Каждая встреча с Александром Христофоровичем — как экзамен. И не розог страшусь за неправильный ответ, страхи тут побольше. Точно ли ничего лишнего..? Я перебрал в уме весь разговор: дела литературные, дела цензурные… вроде бы ничего. И тон генеральский не менялся — всегдашняя ласковость и отеческая опека. Как бы испытать, что за этим сухим румяным профилем, за этими внимательными, а иногда пустыми глазами? Куда они направлены в минуты этой пустоты? Какие планы там, в глубине, зреют?.. Испытать страшно, переэкзаменовки-то не будет. Слишком светский, политический человек Александр Христофорович. Такой улыбается-улыбается, а случись оказия — таким же ровным голосом пригласит: извольте в крепость, любезнейший Фаддей Венедиктович. Не сам, конечно… сам-то не решится, а высочайшего — испросит…
Жарко от этого. Вот от этого и жарко! От жерла разверстого! По склонам — гуляй себе, а на самом дымном верху — узкая дорожка: тут жар, а тут обрыв. Ступить в сторону — некуда. И поддержки искать негде. И участия. Тяжело так-то жить. Один друг на свете остался — драгоценнейший Александр Сергеевич, и тот далече. Делами персидскими занят, да и сам в немилости, тут не до поддержки. За него самого сердце щемит… Кто руку протянет? Греч? Пожалуй, что денег ссудит — на бегство, а потом еще — как с Кюхельбекером поступит…
Часто, слишком часто извив мысли тянет назад, в прошлое. Там навсегда остался верный друг Кондратий. Возврата нет, а как сладко представить, что Рылеев есть, а никакого Бенкендорфа — нет. А что, если бы переворот 1825 года удался? Ведь был у них шанс? Хоть мизерный? И тогда не было бы Третьего отделения Его Императорского Величества Канцелярии, и самого Величества могло не быть… Свобода, равенство, братство? Или кровавое торжество изобретения доктора Гильотена? Французы хорошо помнят, что так оно и было — вчерашние товарищи наполняли гильотинные корзины головами врагов и друзей — поровну. Спасибо Императору — остановил вакханалию. И это в цивилизованной Европе, колыбели Просвещения! Что было бы у нас? С нашим российским размахом? Кто бы у нас сыграл роль великого Буонапарта? Нашелся бы новый Петр, умевший усмирить и направить народ русский? Или бы новое Смутное время началось — похлеще прежнего? Коли так, то была бы это не революция, а смена слабого царя сильным, то есть смена династий — Романовых на Пестелей? Как в той же Франции.
Как ни плоха монархия, а ничего лучше для России не придумано. Победи тогда Рылеев со товарищи — народ бы не понял: что случилось, кто правит? Ему нужен один — Помазанник Божий. Очень важно, что это за человек, что думает? Каким полагает свое предназначение? О чем мечтает? От чего мечты эти зависят? Кто их ему дал?
А каковы мечты Александра Христофоровича? О чем может мечтать правая рука государя? Впрочем, для человека честолюбивого и властного власти много не бывает. А кто правая рука самого Бенкендорфа? Мордвинов? Фон Фок? Нет, пожалуй, не Мордвинов и не даже фон Фок. А, допустим, был бы такой человек! Он бы влиял на Бенкендорфа, тот — на царя, тогда бы вышло, что человек этот тоже на царя влияет. И тот, кто на этого человека влияние имеет, также через него бы влиял и на царя. Получается, что на самом могущественном человеке больше всего влияний и сходится? Забавная выходит арифметика. А если люди объединяются и действуют одной волей, одной идеей, их влияние возрастает, делается решающим. Переворот, в котором было замешано всего-то несколько сотен заговорщиков, не удался, но как России всю это всколыхнуло! Как царя ожгло, он теперь не то что на молоко дует, на ветер, на траву с подозрением глядит! Говорят, и во Французский театр потому не ездит, что его родина — корень свободомыслия.