Наш разговор был в дверях класса, после чего Анна Николаевна зачем-то вышла в коридор, а я очутился в классе. Я стоял растерянный и совершенно потерявший почву под ногами. Вошёл в класс Боря. Я кинулся к нему:
- Боря... слушай... как же быть мне?...
- Да уж, право, не знаю, что тебе сказать, - ответил он, отстраняя меня и заговорил с кем-то другим.
Тогда я не вполне отдал себе отчёт в его поведении, почувствовал себя только очень одиноким, но поздней, особенно когда дело уладилось, я увидел всю чёрствость и даже бесчеловечность, с которой Борис обошёлся со мной в ту минуту. Когда он позвонил мне по телефону, я резко высказался ему на этот счёт и заключил разговор меткой и в своё время знаменитой фразой, ярлыком, приклеенным к Захарову:
- Ты хорош, пока ты не нужен, но ты отвратителен, когда ты бываешь нужен.
После этого мы временно прекратили встречи друг с другом.
Конечно, потом всё обошлось. Он пришёл в класс слушать, как я играю сонату Листа и нашёл большие успехи. Затем он играл в любительском спектакле, очень хотел, чтобы я пришёл на него смотреть. Я был вместе со всей его семьёй и с Карнеевыми. Играет он действительно прекрасно. После спектакля был бал, с которого я, впрочем, удрал в самом начале. Скажу только несколько слов об одной маленькой картинке: по окончании спектакля Боря появился в зале шикарный, во фраке, у него было много знакомых, все поздравляли и восхищались его игрой, Софочка Капустина млела, поднесла ему букет, словом, Бобочка порхал и чувствовал себя героем. Началась музыка для бала, но никто не начинал танцевать, вертелся офицер и больше никого. Боря умеет танцевать еле-еле, но будучи там до некоторой степени хозяином, должен был оживлять танцы. И вот он пригласил барышню и завертелся с ней по пустому залу. Он еле знал те па, которые надо было делать, но так мило делал вид, что он только небрежничает, что стоит ли ему, такому герою, стараться, так занимал разговором свою барышню, которая тем временем тщательно выделывала все па, что этого элегантного джентльмена можно было принять за самого опытного танцора!
(Хронологическая поправка: оказывается, что этот вечер был в феврале, до териочной прогулки. Я перепутал).
На есиповском экзамене Борис шикарно играл предпоследним. Играл он 1-й Концерт Рахманинова - вещь слишком лёгкую для него и для того места, которое он занимал в программе; за это ему не раз попадало от меня. После такой трудной вещи, как Соната Глазунова, игранная им в прошлом году. Концерт Рахманинова играть было стыдно. Как-то после экзамена, обедая у Есиповой, я сказал про 1-й Концерт Рахманинова (разговор шёл об его исполнении Захаровым), что это - вещь для младшего курса. Анна Николаевна ужасно рассердилась:
- Пустая вы болтушка! Говорит... говорит... а потом вдруг намелет!
За столом раздался такой смех, что поневоле Анне Николаевне пришлось сменить гнев на милость.
Перед экзаменом мы несколько раз играли с Борей Концерт, причём я сделал ему несколько замечаний, которые он принял и которые, по-моему, имели существенное значение при исполнение всей вещи.
На экзамене он сыграл Концерт прекрасно, имел огромный успех и получил пять с крестом. Когда ему прочли его бал, он проговорил:
- Ах, это очень приятно, что 5+, я первый раз получаю, - и приятно улыбнулся.
После экзамена компания учеников и учениц, человек двенадцать, поехала в ресторан, потом в Аквариум. Всё это было бы мило, но мне ведь прочли, что я получил пятёрку, а не 5+, и это обстоятельство портило мне наше празднование окончания экзамена.
Во второй половине мая я два раза гостил у Бори в Териоках. Первый раз, когда туда переехали на лето только Боря да Вася, а вся семья была ещё в Петербурге; большая дача ещё не была приведена на летнее положение, и мы жили в маленькой, №6 («палата №6», как я её называл). Я пробыл два-три дня; время провели отлично, исходили массу окрестностей, приезжали Лида с Зоей, ездили с ними на Озеро-Красавицу, словом - прелестно.
Через несколько дней я вернулся опять в Териоки. Семья Захаровых теперь уже переселилась из Петербурга, жили на большой даче. Мы с Борей по вечерам занимались философствованием. Он нашёл, что я тонкий наблюдатель, я же пользовался этим, чтобы разносить его характер. Борю хлебом не корми, но разговаривай с ним о нём самом.
Я говорил ему, что он плохой товарищ. Он соглашался с этим, но говорил, что со мной у него отношения лучше, чем с кем-либо. Он говорил, что никогда не встречал человека, превосходство которого он ясно бы чувствовал над собой. Найти такого человека было бы для него величайшим счастьем, н только с таким человеком он мог бы быть настоящим другом. Я отвечал, что у меня тоже отношения с ним ближе, чем с кем-либо другим, и вероятно, оттого, что я не встречал человека, с которым я мог бы сойтись ещё ближе, и что самый мой большой друг был бы человек такой же точно, как я сам.