Я, конечно, обрадовался случаю и пошёл в оперный класс. А «рыжие усы», знав об этом, пришли в негодование и сказали, что так как Прокофьев не приходит отвечать, то они ему поставят годовую четвёрку вместо пяти - пусть, если хочет, ответит завтра вне урока. Я, имея в году одни пятёрки и ни одного бекара (т.е. отказа), решил не отвечать, так как он не имеет никакого права поставить мне менее пяти. Однако случилось, что на другой день, проходя по коридору, я натолкнулся на него, сидящего на подоконнике и спрашивающего Бессонову. Увидя меня, он подозвал меня и задал пустяшный вопрос; я начал отвечать, но он не дал договорить и сказал: «Я всегда был уверен, что вы знаете!».
После урока в пятницу состоялся совет, где вывели годовые отметки. Объявили, что недопущениями к экзамену считаются те, кто больше как по двум предметам имеет двойки, т.е. попросту три двойки из четырёх отметок. Такими всё-таки оказались Гвирцман и Флиге, и никакие мольбы Глазунову, кажется, не помогут. В заключение Русинов сказал, что никогда такого шумливого и непослушного класса, особенно среди учениц, он не видал.
У меня, к моему удивлению, по всем предметам стояла круглая пятёрка и даже без единого минуса. То же у Осиповой. Сегодня шестой класс снимался на деньги, оставшиеся после бала второго января. Хотя фотограф от Флиге снял нас тогда с магнием так хорошо, что никто не получил даже фотографии, тем не менее отправились опять в эту фотографию. Я бы предпочёл сняться одним классом и сильно на этом настаивал. Но всё-таки пригласили и Глазунова, и Ник.Ив. Новича, и всех наших учителей, и даже бывших учителей. Посмотрим, как это выйдет.
Последних уроков у Винклера я очень боялся, потому что он перед экзаменами всегда сильно нервничает и в конце концов становится нетерпимым, не Винклером, а «Свинклером». К моему удивлению уроки сошли весьма благодушно, а на последнем он мне устроил пробный экзамен и заставил проиграть всю техническую программу. В конце он не без некоторого удивления заметил, что - недурно и я готов к экзамену. Это было мне дороже всего; потом я два дня совсем не играл, затем играл полтора часа, в день экзамена полчаса и, вполне уверенный, отправился на него. Благодаря винклеровскому одобрению, я почти ничуть не волновался, играл спокойно гаммы, арпеджио и терции (последние, мой конёк, к сожалению, удались хуже), недурно и оживлённо сыграл октавный этюд Клементи и очень хорошо трельный As-dur Черни, которым кончился экзамен и за который находившиеся здесь в конференц-зале экзаменующиеся и слушатели стали аплодировать, чего вовсе не полагается. Вообще мой экзамен сошёл очень хорошо, Винклер сиял, наш класс отличился (Буракинская 4,5; Троицкая 5, хотя играла хуже меня и сама говорит, что «если мне поставят 5, то Прокофьеву надо 6,5!»). Очевидно, у меня есть способности к роялю, потому что эту зиму за неимением времени, я играл ужасно мало, настолько мало, что даже как-то нет присутствия духа выразить это более или менее точной цифрой. Винклеру я говорю, что играю два часа («мало, мало!...»), но редкий день выпадает полный час, а очень часто и совсем не приходится. Конечно, я сюда не включаю то, что я играю не для него, например, сочиняю, читаю ноты и прочее.
Теперь двадцать пятого предстоит публичный экзамен, который, судя по вещам, которые будут играть, должен сойти ещё лучше этого. Тогда мне, например, и к Есиповой дорога открыта, но мне, право, у Винклера так тепло, и жаль было бы расставаться.
Последнее время сильно пичкаюсь Вагнером: два абонемента «Нибелунгов», да ещё 25-летие со дня смерти его, так что концерты Шереметева, Никиша. За последнее время слушал одиннадцать раз, да ещё три предстоит. Другой музыки после него и слушать не хочется, но зато теперь и сочинять не приходится - всё под пальцы да под перо так и лезет он. Моя С-moll`ная (пятая) Соната благодаря этому остановилась{10}. Решил я написать сонату такую, чтобы можно было, в случае чего, показать и Лядову. Может с точки зрения «Современников» она и шаг назад, но мне она очень нравится по чистоте формы и письма. Говорю Мясковскому, что, вот, начал сонату, а через несколько времени он мне сообщает, что и сам начал As-dur'ную), третью (т.е. седьмую) сонату и дописал уже до разработки; я решил - чем я хуже его, и дописал до репризы, а он вскоре сказал, что уже кончил первую часть; я начал финал, но он сказал, что остальные части напишет летом. Теперь его соната лежит у меня и очень мне не нравится, особенно в гармоническом отношении.
Экзамены, экзамены! Господи, уж так готовишься к этой поганой истории (завтра) - приехал папа и зубрить всё заставляет. Всю Пасху этим занят. Но вот что интересно: прежде я терпеть не мог Консерватории, а теперь, сидючи без неё, - скучаю о ней. Втянулся, голубчик! Положим, понятно. Эти праздники провожу тихо-скромно, да историю учу, других нет интересов, вот и вспоминаешь Консерваторию. Как-то на днях, пойдя туда за пустяшной справкой (часы экзамена), просидел на окне и проболтал часа полтора с Садовской и Эше-младшей.