На восемнадцатое мая был назначен выезд, вещи уложены, билеты взяты; поезд идёт в 6.30. В тот же день утром я должен был узнать судьбу своей фуги и пошёл в Консерваторию. Оказалось, что начали проверять с гармонических задач, затем контрапункт и только тогда фуга. По нашим расчётам, до фуги надо было проверить свыше ста пятнадцати задач! Чёрт знает, сколько бездарностей носят почётное звание теоретиков ! После долгих стараний мне удалось упросить, чтобы мою фугу проверили до отхода поезда. Вдруг вылетает Лядов:
- Вы, Прокофьев, шахматист?
- Да, я играю...
- И хорошо, сильно?
- Довольно сильно.
- Ну все-таки, как, приблизительно? Какой категории?
- Третьей.
- Третьей? Ого!
- А вы, Анатолий Константинович, хорошо играете?
- Да я был в двух клубах записан. Ведь мои друзья и Шифферс (он страшно твёрдо произнёс «е»), Чигорин!
- А вы какой категории?
- Да четвёртой я так, ничего, да только теорию, дебюты плохо знаю.
- А вы, Анатолий Константинович, в Шахматном Собрании бываете? Вот бы нам сыграть!
- Ну, что там! Ведь вы, видите ли, сильней меня!
В это время показался Глазунов, и Лядову:
- Ну что-ж, никакого сомнения в переходе быть не может.
- Ну всё-таки, Саша, он хочет знать отметку.
- Да четыре с половиной, я думаю. А?
Так мне четыре с половиной и поставили. Глазунов (оба очень любезно со мной поговорили) сказал, что нет ни одной ошибки и всё сделано очень хорошо, только поинтересней, повкусней надо контрапунктики, а вступления, напротив, все очень красивы. Я было заикнулся насчёт того, нельзя ли в будущем году миновать форму, но получил самый решительный ответ, что надо проходить форму, и конец. Мы распрощались (Лядов крепко потряс руку и сильно наклонил голову) и я, счастливый и довольный, отправился на поезд. Такого счастливого конца никто не ожидал. Рассказывают, что месяца полтора назад Асафьев встретил где-то Лядова и начал спрашивать, как идут занятия в классе. Между прочим:
- А Прокофьев?
- Ну!... - и Лядов сильно махнул рукой.
Теперь всё сошло благополучно. Впоследствии я узнал, что и весь класс сдал прекрасно: Мясковский, Элькан и Акименко 5, Канкарович, Розовский, Саминский 4,5. Захаров и Асафьев (он совсем не ходил из-за университета) будут держать осенью. Вот Лядов! В будущем, например, году скажут ему: «Чего уроки пропускаешь?» - и он ответит: «Ведь не могут же мои ученики «шесть» на экзамене получить?».
Это было восемнадцатого, а девятого был консерваторский акт. Мама решила непременно пойти, - что это такое? сын четыре года в Консерватории и она ни разу не была на акте. Надо было непременно достать контрамарку. А контрамарки дают только тем, кто оканчивает или принимает участие. Значит, мне добыть никак нельзя. Но тут Канкарович извернулся.
- Давайте на барабане играть, вот и получим!
Это было на генеральной репетиции. Действительно, в Концерте Лембы оказался Gran Cassa{13} и я взялся на нём играть, а Канкароша на тарелках. Прежде я никогда даже вблизи не стоял, но тут мы храбро уселись и стали считать такты. Всего надо было ударить один раз, и перед самым концом. Считали мы считали, да так и просчитали: Концерт кончился, а мы всё ещё не ударили. Тем не менее мы решили играть на акте, только попросили Малько махнуть нам в этом месте палочкой. А контрамарку получил. На акте по обыкновению - миллиард народу. Маму удалось посадить лишь в пятнадцатом ряду. Затем я пошёл туда-сюда, натолкнулся на Анисимову, потом Садовскую, Диму (так зовут гимназиста последних классов, двоюродного брата Абрамычевой). Я всем объявлял, что после антракта первый номер - моё выступление, и когда удивлённо спрашивали «на чём?», я спокойно отвечал: «На турецком барабане». После антракта мы с Канкаровичем заняли свои места и принялись считать такты. Наконец, смотря одним глазом на Малько, а другим в ноты, сосчитали и ударили. Оказалось, попали вовремя. Только многие, кто нас слушал, нашли, что мы слишком не «форте» ударили, и думали, что мы бухнем сильней. А всё-таки, как мы ни смеялись над этим барабаном, всё же как- то отрадно, когда отыгрались и ничего над душой не висит. Я первым делом по окончании бросился и обнял Лембу с вопросом - хорошо я сыграл? «Хорошо, хорошо», ответил тот, которому, очевидно, совсем было не до того. Затем я вернулся к своей компании.
На другой день мы уехали из Петербурга и Европы.
Восемнадцатого мая мама, тётя Таня и я выехали из Петербурга и направились в Сухум к Смецким. Ольга Юрьевна Смецкая - мамина подруга со школьной скамьи. Впоследствии она вьппла за миллионера Смецкого, но самые лучшие отношения с мамой сохранились до сих пор. Зимой они были в Петербурге и очень нас звали. Теперь эта поездка состоялась. До Новороссийска мы ехали по железной дороге, а от Новороссийска до Сухума на пароходе, куда и прибыли поздно вечером при благоухании каприфолий и массе летающих светляков.