Подробного описания пребывания в Сухуме делать не буду - право же, дневник уж и так на два месяца запаздывает, какой же это дневник! Скажу коротко. Принимали нас любезно и радушно до чрезвычайности. Природа удивительная. Но я как-то довольно равнодушно относился ко всем её красотам и не восхищался, как другие, хотя мне в общем и очень нравилось. Прожили мы три недели и три дня. Под конец я немножко даже начал соскучиваться. Действительно: музыкантов нет, партнёров в шахматы нет, молодёжи нет (у соседки и дальней родственницы О.П.Дмитриевой трое детей, старшей дочери Оле четырнадцать лет - совершенно серый, хотя и прекрасно воспитанный, тип). Среди музыкантов - Mme Метелева, бывшая знаменитая скрипачка Прокопович, действительно прекрасно играет и хороший музыкант, но она всё либо уезжала, либо лежала в ревматизме. Наконец, шахматистов - тех вовсе никого. Выехали мы с тётей Таней восемнадцатого июня мама осталась ещё на недельку) и ехали вместе до Ростова, а затем я один. Это моё первое самостоятельное путешествие, но я уже так привык ездить по железной дороге, что оно ровно ничего особенного не представляет. Из Сухума мы совершали довольно часто поездки, осматривая достопримечательности. Самая большая - в Новый Афон (двадцать четыре версты); самая интересная - к Венецианскому мосту. В Новый Афон мы поехали в двух экипажах, осмотрели монастырь, причём я выдавал себя за английского корреспондента, все сведения заносил в записную книжечку и, к ужасу проводника-монаха, во всех особенно замечательных местах громко, с чувством, декламировал немецкие стихи. У пещеры вырезал себе палку, назвав её Святой Палкой, но она оказалась столь безобразной, что я с ней ходил только купаться. Что касается Венецианского моста, то, по преданию, на нём венецианцы отразили Тамерлана. Это единственно интересный мост, но огромное впечатление производит ущелье за Венецианским мостом. Я прямо пришёл в восторг, притих и замечтался. Одним, с кем-нибудь рука об руку по этому ущелью... и этот чудный уголок, к удивлению, довольно мало известен в Сухуме. Кстати, вспомнил, что когда мы ехали в Сухум и только что сели на пароход в Новороссийске, вдруг встречаю... кого?... Пиастро. Оказывается, душечка едет с папенькой и сестрой из Севастополя в Тифлис. Море было как стекло гладкое, мне очень нравилось и я всё хотел декламировать:
- которое мы с отвращением учили Бадаеву. Теперь с Пиастро с удовольствием вспоминали его.
Его сестра - очень красивого типа грузинка, но ужасно толстая и неповоротливая, за и все они имеют страшно необтёсанный вид. Как только пассажиры узнали, что оба мы музыканты, сейчас же, конечно, пристали - играйте, играйте. Я согласился, а Пиастро, и особенно папенька, стали ломаться, да так упорно, да так отвратительно, что меня взорвало. «У нас ноты, - говорят, - лежат внизу, а сверху - заново сшитые концертные костюмы - далеко лезть, мять не хочется...». Наконец публике надоело просить, она замолчала. Через четверть часа является Пиастро-папенька и, торжественно неся кипу нот, громогласно объявляет:
- До-стал!!...
- А я теперь не хочу аккомпанировать! - огорошил я его.
Эффект был прекрасный. Так и не играли. Я играл один. Положим, сын на меня ничуть и не обиделся. Мы играли в шахматы с результатом 4-0-0. Он говорит, что будто играл с Лядовым две партии: одну проиграл, одна ничья.
В конце концов, я был рад, когда в половине июня попал наконец в Сонцовку. Сейчас же начал писать симфонию. Что я летом напишу симфонию, я решил ещё прошлой осенью чуть ли не в сентябре. Решил, что начну не раньше Сонцовки, всю зиму был твёрд в своём решении и теперь приступил со рвением к делу.
Весной Мясковский собирался писать квартет, я ему советовал симфонию. Теперь он тоже пишет симфонию. К осени мы должны кончить и покажем Глазунову. Надо надеяться, что он даст сыграть на одном из ученических концертов. Пишу симфонию очень тщательно, много вожусь с темами: и чтоб красиво, и стильно, и, главное, самостоятельно. В большинстве случаев ими доволен. Сочинив побочную, я пришёл в восхищение от неё, но сейчас же начались опасения, не сворована ли она. Мясковский, с которым мы деятельно переписываемся, меня на этот счёт успокоил, но сказал, что ход напоминает какой-то квартет Брамса. Квартетов Брамса я совсем не знаю, да и менять что-то не хочется - пусть уж так останется. Буду писать симфонию возможно короче (что может быть хуже длинной симфонии:) и в трёх частях без скерцо. Скерцо надо блестяще инструментовать, на что я не рискую. Да и не мой характер - скерцо. Позднее мне пришла в голову мысль: скерцо satanique, но уж дело было решённое, в другой раз. Первое время я всё страшно боялся, что не успею кончить симфонии. Затем - что будет скверно. Но, по обыкновению, чем дальше, тем спокойней. Мясковский очень доволен моими темами (чего, положим, я про него сказать особенно не могу).