В моём дневнике ничего не упомянуто о первом шахматном турнире, в котором я участвовал в жизни. Начался он пятого февраля этого года в Шахматном Собрании. Турнир был смешанный, для игроков всех категорий. Я так и думал, что войдут все категории, но впоследствии оказалось, что большинство - игроки второй категории, остальные первой и третьей, так что я, не принимая в расчёт даже моей неопытности, был одним из слабейших его участников. Помню, пятого вечером я был в Собрании и, в ожидании начала, сидел в смежной с игорной комнатке, болтая с Малютиным.
Подошёл Чудовский и протянул веерочком беленькие билетики, предлагая вынуть жребий. «Интересно, с кем это я буду играть сейчас», - сказал я и вытянул номер четвёртый. Через минуту он опять подошёл ко мне, взял под руку и повёл в игорную комнату.
- Что-ж, вы можете начинать, - проговорил он. - Вот ваш партнёр.
Нас познакомили. Рядом, за отдельным столиком, были расставлены шахматы, стояли часы и лежала бумага с карандашами. Мы сели. Партнёр, Демчинский. спросил:
- Вы... какой категории?
Я поскромничал:
- Четвёртой... третьей.
- Позволите начать?
- Пожалуйста.
Всё было торжественно. Я волновался страшно. Уже давно моя мечта была - играть в каком-нибудь турнире; она осуществилась. Игра началась. Я едва мог думать. Когда я записывал, мои руки прыгали и выводили какие-то каракули. И партия какая-то не такая. Венская... я никогда не играл венской. Я помнил принцип: надо поскорей выводить фигуры; и ласкеровский: коней сначала, потом слонов, и старался руководствоваться им. Я то и дело посматривал на часы и, чтоб хоть сколько-нибудь успокоиться, жевал конфетку. Когда мой противник задумался, я встал и подошёл к Чудовскому, который за длинным столом, наискось от меня, играл с Вудбергом. Наклонившись над ним, я стал смотреть его запись.
- Вы красный и взволнованный! - улыбнулся Чудовский.
Я услышал, как щёлкнули часы, и кинулся к своей партии. Я, как мне показалось, начал получать преимущество. Начал задумывать стратегическое движение, шедшее несколько вразрез с теорией. Через полтора часа у меня получилось стеснённое положение, затем я проиграл пешку. Нечего и говорить, что меня обдало варом. Затем у меня стало составляться подобие атаки, а далее мой противник неожиданно проговорил:
- Что-ж, мат в один ход...
- Как?
Он показал на f8.
- Да, правда...
На этот раз я не был так ошеломлён. Удар уж был нанесён с потерей пешки. Я пошёл в соседнюю комнату, где уже сидел проигравший Траубенберг и писал таблицу турнира.
- Проиграл? - спросил я.
- Да. Но я очень рад: это значит я все остальные партии выиграю.
- Ах вот как! Ну а я тоже проиграл, - мы с вами товарищи по несчастью.
Следующую партию я тоже проиграл и вообще весь турнир играл крайне неудачно. Но почти каждую партию мне удавалось получать хоть какое-нибудь преимущество и затем проигрывать подставками или просто слабыми ходами. Это мне давало постоянно надежду, что следующую-то партию я уж непременно выиграю. Это почти и оправдалось. В двух последних турах я должен был играть с первыми категориями, - едва не выиграл у Люца и, наконец, одержал победу над подвыпившим Потёмкиным. Таким образом горечь поражений была вознаграждена.
Сегодня мы вернулись в Питер. Был в Консерватории. Перво-наперво встретил Иванову, ученицу Винклера.
- Поздравляю вас с профессором, - говорит.
Оказывается, что Александра Адольфовича{14} произвели в профессора. Мы все этому сильно обрадовались. Второго встретил Саминского. Сообщает, что форму будем проходить у Витоля. Так всегда и бывает: ругали, ругали Лядова, так вот на тебе, теперь и по Лядове всплакнёшь и пожалеешь. Лядов же преподаёт в высших практических, а гармонию - Калафати, одним словом - чёрт знает что.