Написал Черепнину, что «Красная маска» готова к исполнению. Пошёл в магазин Юргенсона и, рассматривая его издания (петербургские), как-бы всколь заметил ему, что они отлично выполнены и что я с удовольствием готов издать у него что-нибудь моё, например «Балладу». Он с живостью затеял серьёзный разговор и просил дать подумать, так как я дал понять, что я отдаю её дёшево, двести рублей, но не желал бы получить только сто рублей. Мы простились на том, что через три дня я зайду. Это хорошо, чёрт с ним, что это издательство хуже. Я бросил открытку в Москву, прося вернуть «Балладу».
Дома мне позвонил вдруг Дидерихс и предложил дирижировать двумя концертами в Москве в Сокольниках двадцатого и двадцать второго июня. На эти концерты приглашался Черепнин, но он не мог и посоветовал обратиться ко мне. Я, во-первых, был очень польщён - как ни так это всё же солидно, кроме того, мне предлагают поставить в программу мои сочинения. Но... как же с Лондоном - надо было отказаться от поездки, торчать в Петербурге до пятнадцатого июня и неизвестно, куда деваться после двадцать второго. Кроме того, из моих сочинений мне, кроме «Снов», нечего было играть. Симфония не поспеет. Вознаграждение по сто рублей за концерт; это, конечно, не много, но при моём безденежьи это было не лишнее. Я поблагодарил Дидерихса за честь, мысленно поблагодарил Черепнина за любезность и просил дать до завтра подумать. Делая вечером «Соколе» гимнастику, я всё обдумывал, как быть - Лондон или Москва, и склонился в пользу Лондона. Конечно, в Москве продирижировать приятно, я поставил бы 1-ю Симфонию Мясковского (хотя не знаю, чем я наполню второй концерт), но в конце концов, раз меня приглашают один раз, то пригласят и второй, а между тем неизвестно, когда мне представятся столь благоприятные условия для составления знакомств в Лондоне, а дорожка в Лондоне будет пошире, чем в Москве!
Утром, когда я занимался английским языком, кто-то позвонил по телефону. Я, очень недовольный, что прерывают урок, подошёл. Мужской голос сказал:
- Здравствуйте, Сергей Сергеевич.
- Кто говорит? - спрашиваю я.
- Неужели не узнаёте?
- Кто такой?
- Забыли?
Я рассердился и повесил трубку. Через минуту зазвонил опять. Пошла мама. Потребовали меня. Я сказал, что занимаюсь английским. Незнакомец сказался «Захаром из Вены» и повесил трубку. Я сначала рассердился, а потом обрадовался и по окончании урока позвонил ему. Мы побеседовали очень весело, приятно и большой непринуждённостью. Он поздравил меня с премией, сказал, что очень хочет посмотреть на меня. Сегодня он в два часа забежит в Консерваторию, советовал ему забежать в пять, потому что в это время я приду туда для исполнения «Красной маски». Вечером он уедет в Териоки, а в понедельник вернётся и позвонит мне. Он собирается учить Концерт Черепнина, чтобы сыграть его в Москве, просил прозондировать почву у Черепнина. В июле он играет в Павловске. В России остаётся до октября-ноября, а затем едет в Берлин, в Лейпциге, кажется, концерт. Итак, мы пока распрощались. Потом Консерватория, куда Захаров не попал. Зато с Черепниным мы проиграли «Красную маску» и побеседовали о московском приглашении. Я сказал, что отказался от него. Черепнин ответил, что, конечно, очень интересно сейчас же со скамьи и на концертную эстраду, но в Лондон тоже полезно. Дидерихс обещал переговорить, нельзя ли мне выступить во второй половине лета. Затем явился Зилоти и Черепнин с моим подыгрыванием исполнил «Красную маску». В авторском исполнении выходит очень эффектно. Со мной Зилоти говорил о том, что желательно поскорее получить мою рукопись для переписки партитуры, а когда состоится концерт - неизвестно, распределение будет зависеть во многом от иностранных гастролёров. Меня Черепнин очень благодарил за помощь, просил помнить, что у меня всегда есть друг, готовый мне всюду помочь. «Вот вы мне посвятили Скерцо для 4-х фаготов, а я вам в отместку посвящаю пьесу для одного фагота». Мы, смеясь, расстались.
Вечером я сидел дома, писал дневник, кое-что повторял на рояле для Лондона.
Со времени охлаждения отношений с Рузскими-девицами я почти перестал бывать в этом семействе. Перед конкурсом и перед актом я звонил Николаю Павловичу; он был любезен, обещал непременно прийти после, но оба раза что-нибудь мешало. Звал меня к себе, я обещал, но, предвидя сухие физиономии «Иродиады» и Татьяны, не особенно стремился. Сегодня утром я позвонил Николаю Павловичу, он позвал меня завтракать. Я живо собрался и поехал. Но девы оказались почти совсем любезными, родители страшно милы, а после завтрака, когда весь женский персонал уехал, Николай Павлович приказал подать шампанское и стали тянуть одну бутылку за другой. Первый бокал за мою премию. В шесть часов я удрал. На улице была чудесная погода, много нарядных людей, на Каменноостровском солнечно и зелено. В голове у меня шум, я терпеть не могу этого; мне нравится шампанское как напиток, но опьянение не доставляет никакого удовольствия. Я пошёл пешком выветрить часть хмеля из головы. Дома никого не было, я завалился и проспал два часа. Затем делал шахматный ход, писал дневник, играл на рояле.