Проснувшись утром и выглянув в иллюминатор, я констатировал, что мы идём по озеру, берегов которого почти не было видно. Я знал, что оно длинное, ничего интересного нет, а потому не спешил с вставанием. Когда я вышел на палубу, мы снова входили в канал, а около полудня пристали к Трольхеттену, городу при большом водопаде и месту моей пересадки с парохода в поезд для следования в Христианию. Пароход в Трольхеттене одолевал вереницу шлюзов и все пассажиры хлынули осматривать водопад. Я с моим соседом одними из первых уселись в экипаж и покатили к водопаду, который находился совсем близко. Водопад красив и стремителен, хотя поменьше Рейнского. Мы сначала сбежали по камням вниз и поглядели оттуда, я, стараясь поддаться впечатлению несущейся массы. Потом смотрели с высоко над ним перекинутого моста. Сильное зрелище. Затем мой компаньон уехал, боясь опоздать на пароход, а я пошёл вдоль берега, ибо ниспадание воды продолжалось на большом расстоянии. Вода то бурливо хлестала через камни, то гибко извивалась вокруг впадины на дне. Пассажиры живописно разбрелись по камням, окружающим водопад. Я вскоре догнал мою суфражистку, которая, к удивлению, шла обнявшись со шведской ломакой-барышней. Когда я присоединился к ним, то последняя была очень не прочь поболтать со мной, но увы, кроме шведского, она не знала иных языков. Я пожалел. Мы дошли до нижнего шлюза, куда должен был спуститься и пароход. В ожидании гуляли по полю и лежали под деревом. Я даже позволил себе пощекотать шею ломаки-барышни длинной соломинкой, в ответ на что она капризно поводила головой, а суфражистка строго сказала мне:
- Nicht ergern{206}.
Подошёл пароход и я простился с нею очень мило и любезно. Я хотел было попрощаться и со шведкой, но та, заметив моё движение, сказала, что у неё руки грязные и руки мне не подала. Я сначала был немного шокирован, но потом узнал, что заграницей вообще не всегда прощаются за руку, тем более с молодыми людьми почти незнакомыми.
До моего поезда оставалось полтора часа и я медленно пошёл вверх по берегу. Тишина леса сочеталась с мятежностью водопада. Камни и сосны напоминали Финляндию. Я думал о Максе. Мне хотелось посвятить его памяти симфонию, которую я задумываю. Я сидел на камне и смотрел на несущуюся воду.
Однако надо было искать вокзал. Чемоданы уже были там. Всё ещё под впечатлением моих мыслей о Максе, под нестирающимся, а порой особенно ярко вспыхивающим обаянием его личности, я пошёл к вокзалу, нашёл чемоданы, поел и сел в подкативший поезд на Христианию.
Было три часа, солнце жгло, я находился и растянулся на диване. Вагоны здесь восхитительные, лучше всех других стран: широко, просторно, удобно. Конечно, стало хуже, когда насело шесть человек в купе. Но ничего не поделаешь - во втором классе всюду так. Я пошёл в вагон-ресторан пить пиво, но тут правило - не давать алкоголь. И даже пиво дают только к еде. Нечего делать, спросил к пиву бутерброд; пиво выпил, а бутерброд оставил мухам (впрочем, их было не более двух на весь поезд).
Наконец солнце спустилось, стало прохладнее и приятнее. Мы переехали норвежскую границу и вступили на родину Грига. Какие-то таможенные чиновники сунули нос в мой саквуаяжик и отправились дальше. Я вышел на площадку и пробыл на ней почти весь остальной путь, несколько часов. Норвегия радовала глаз. Зелёная, свежая, то гористая, то ровная, то лесистая, то полевая - она была мила и интересна. Я очень радовался, что я в Норвегии, в стране чуждой, но привлекательной. Я вспоминал Пер-Гюнта и жалел, что мало читал Гамсуна, Ибсена и прочих северных писателей. Иногда попадались каменистые горы, иногда мы ныряли в туннели, один раз пересекли у большого города восхитительный водопад. С наступлением вечера стало совсем холодно. Я сначала натянул пальто, а потом пришлось совсем уйти в вагон. По левой руке показался большой залив на котором стоит Христиания. Мы долго его огибали и наконец выехали под сень большого вокзала. С моим чемоданчиком в руке вышел я на улицу, предварительно прочтя в моём всеевропейском путеводителе, что «главная улица Карлиохансгаде, на которой находится и большинство отелей, начинается от самого вокзала». Однако никакой главной улицы от вокзала, по-видимому, не начиналось. Я взял налево к какому-то бульвару, но и тут ничего хорошего не предвиделось. Я вернулся к вокзалу и прочел название небольшой улицы, шедшей прямо от него. С трудом сообразив, что Karl Johans Gade и есть та самая главная улица Карлиохансгаде, о которой говорится в путеводителе, я обругал Христианию «дырой» и «Харьковом» и с чемоданом в руке пошёл но «главной» улице. Однако вскоре она начала расширяться, заполняться магазинами, хорошими домами и походить на большую улицу благовоспитанного города. Я чувствовал себя усталым и мне хотелось покомфортабельнее устроиться на ночлег. Хотя мои финансы не блистали избытком, я полез в лучшую гостиницу Grand Hotel и был крайне доволен получить недорогую комнату. Приведя свой вид в порядок и поужинав в комфортабельном ресторане отеля, я вышел на улицу и Христиания мне сразу очень понравилась. Из подъезда я попал в самую оживлённую часть Karl Johans Gade, красиво украшенную зеленым бульваром. Бульвар кишел нарядной весёлой толпой. И эта толпа мне во много раз понравилась больше шведской. Свежие, часто хорошенькие, всегда хорошо сложённые норвежки были чрезвычайно привлекательны. Норвежцы тоже были лучше шведов. Это был какой-то свежий, цельный, сохранившийся народ, который сразу внушал к себе доверие, расположение и симпатию. С большим удовольствием толкался я по бульвару среда весёлой нарядной толпы. Впрочем недолго. Усталость становилась невыносимой. Пришлось пойти в отель и лечь спать.