Моим пребыванием в Кисловодске я очень доволен.
Период весьма замечателен.
Но сначала общая обстановка: мои утренние прогулки, занятия четыре часа вечером английским.
22 августа. Отъезд Томкеева.
23 августа. День рождение Тали. Подарок. Икра.
25 августа. Приезд Алексея Павловича.
Именины Тали. Утро божественное.
Я повёл Алексея Павловича в ванную, пропустив утренние занятия. Я, по-видимому, нравлюсь Алексею Павловичу. После завтрака дождь стих. Вера Николаевна просила пригласить маму на денной чай. Гости, фотографии, мама оглушена шумом. Вечером концерт Сафонова. Я перед обедом сижу в chaise-longue. Нина вышла к концу одетая и причём с красным цветком у пояса. Очаровательно. Я смотрел в восхищении. Её улыбка и глаза. Вдруг Нина подошла сзади и горячо поцеловала. После обеда молодёжь отправилась вперёд. Я сижу между Ниной и Талей. Очень кокетничаю с Ниной. Гуляем в стороне. «Ведь вы меня очень любите, Серёжа». «Ну конечно, очень».
Я возвращаюсь очень весёлый от мамы. У пианино. Манифест. Нина дрожит, якобы от холода. Все провожают Сафонова. Я иду с Ниной и всё время о манифесте. Я обиженно протестую, называя это нелепой выдумкой. Проводив Сафонова, я возвращаюсь домой молча. Но за обедом отношения восстанавливаются. После обеда я сел у пианино. Нина сейчас же пришла. Маленькое замешательство. Нина подходит ближе, я предлагаю сыграть в четыре руки, зная, что это для неё большое удовольствие. Играем 3-ю Симфонию Бетховена. Желание Алексея Павловича - акт из «Китежа». Всю ночь сны и мысли о предстоящем «разводе».
Утром я принял решение. Мне начинало это нравиться. Во время моих занятий Нина приходила и садилась в моей комнате на балконе. Я объявил о принятии манифеста...
Ровно в полдень я покинул Николаевский вокзал и в такси пересёк новоимённую столицу Петроград. Война и перемена названия не отразились на её внешности. Петроград выглядел весьма приветливо.
Дома - приятная встреча с мамой, пачка писем (от Лели Звягинцевой с трогательным вниманием полудетской влюблённости), затем из Студии с приглашением дать знать о себе, что я немедля и исполнил через посредство телефона. Там меня очень любезно приветствовали, прося завтра зайти, и сообщили, что ко мне в класс уже есть две ученицы. Собственно, больше я и не ожидал, будучи уверен, что это учреждение с наилучшими намерениями, но без учеников. Болтал с Захаровым, который баллотировался в преподаватели консерватории (это очень мило!) и с которым уговорился на днях повидаться. Затем я отправился к Шредеру за премированным роялем. Я очень забавлялся сам собой, когда входил в магазин. Мне представлялась такая картина: к начальнику магазина входит служитель и говорит:
- Барин, там лауреат за роялем пришёл. В передней стоит.
- Ах, чёрт бы его подрал, каждый день шляются. Ну выдайте ему похуже, пусть убирается.
На самом деле вышло так: меня принял управляющий, поболтали о том, о сём, и предложил на выбор три рояля, очень неплохих, хотя на первый взгляд ужасно маленьких. Впрочем цена каждого - 1050 рублей, очень порядочная. Если мне эти рояли не понравятся, то через неделю с фабрики будет другая партия. Я поиграл, поблагодарил и ушёл, обещая зайти с товарищем. Отправился я к другому Шредеру, однофамильцу, настройщику и комиссионеру, взявшему на продажу мой старый «Ратке». Но тот жалуется на безделье из-за войны. Рояль мой стоит скромно в углу непроданный, а я сижу без денег в приятной надежде, что если рояль продадут, то получу шестьсот рублей. Вместо того, чтобы идти домой, я прогулялся по Невскому и Морской и встретил необычное количество знакомых: Рузского, Андреевых, Ершова и прочих, человек пятнадцать. Рузский мил, но видимо, расцвёл военными успехам кузена; намекнул, что один композитор уже написал кантату на взятие Львова. Таня и Ира - сёстры милосердия и уже во Львове. Ловко! Андреевы, и муж, и жена, милы очень; я с ним - вдвойне. Всякие лондонские укусы с Анной Григорьевной забыты. Ершов имеет небритый и обиженный вид. Говорит, его за старания в вагнеровских операх теперь бойкотируют. Вернувшись домой, долго болтал с Дамской по телефону. Я захлебываясь говорил о Кисловодске. Она говорит, что в Консерватории по обыкновению толкотня. Про меня много разговоров. Появились Струве, Липинская, Черепнин, Николаев и всякие прочие. Белокурову она видела у нотного магазина, смотрящую в витрину и смеющуюся. Дамская подошла и увидела, что в витрине плакат «Новинка», а под ним мой фортепианный Концерт. Очень приятно.