Прошёлся. Очень захотелось встретить Вегман. Трогательно, что эта хорошенькая девочка с греческим носиком влюблена в меня. Я нарочно пошёл по той дороге, по которой она ходит в Консерваторию. Придворный оркестр объявил четырнадцать (!) концертов из сочинений петроградских композиторов, начав еле дышащими стариками: Направником и Кюи, поместив посреди вопиющую бездарность: Иванова, Шенка, Калафати и проч. Перед концом несколько свеженьких имён: Черепнина, Мяскуши; а в заключение дерзких мальчишек: Стравинского и меня. Да ведь не как-нибудь, а каждый из концертов троекратно - в пользу раненых: итого сорок два концерта!
Таля позвонила маме, приглашая её и меня завтра обедать. Мама ответила за себя «нет», ибо у неё сбор, а про меня сказала, что я позвоню. Я позвонил; подошла Нина. Перво-наперво я сказал, что завтра быть не могу. Она перебила и, не обратив нарочно внимания на это, спросила про вчерашний концерт. А когда я начал рассказывать, сказала, что у неё стынет кисель.
- Если завтра не можете, приходите как-нибудь на неделе, во вторник или когда можете. Если вы, конечно, хотите, - прибавила она.
- Но ведь Таля по вечерам у больных, Вера Николаевна, вероятно, занята, — очень мне весело будет сидеть в обществе мебели и вашей злющей физиономии!
- Наоборот, она у меня сегодня весёлая.
- Ну, словом, у вас стынет кисель. До свидания! - и я повесил трубку.
Сегодняшнее сражение мне меньше понравилось, чем предыдущее.
В девять часов я был у Городецкого и с первых же слов убедился, что у него нет никакого драматического воображения. Балет он придумывает только как картину, а не как действие. Моё первое требование - чтобы действие начиналось с поднятия занавеса - было забыто. Вторая картина выкинута.
Я объявил: «Мне всё не нравится» - и лёг, очень расстроенный, на диван. Искать нового сочинителя, объяснять ему свои принципы, ждать, когда тот сочинит, Боже, как скучно. Из деликатности я попытался что-нибудь обдумать сообща в его сюжете, но понемногу мы оба увлеклись, стали придумывать эффекты и движения, и балет снова загорелся. Я придумал: эффект с народом, лежащим ниц при поднятии занавеса, план второй картины, чередование лунных лучей и туч в третьей картине; а также чудищ и эффект под занавес - превращение певца в идола. Под конец балет сверкнул в нашем воображении, оба мы были довольны и возбуждены. Я просил Нувеля послать Дягилеву от моего имени телеграмму, чтобы тот сказал, Романов ли будет ставить балет. Теперь балетмейстер необходим для выяснения подробностей.
Я решил плюнуть на толкающихся студентов и курсисток, заперся в гостиной и принялся за сочинение балета. Работал я с увлечением, хотя кое-что выходило немного грубо. Однако постоянные звонки и толкотня в соседних комнатах не давали сосредоточиться и я скоро сменил сочинение балета чтением по-английски. В два часа пошёл делать визиты, которые у меня накопились. Дамским, Сафоновым, которые приглашали, уезжая из Кисловодска, и у которых я никого не застал теперь; Корсак; Котовой. У меня оставался свободный час. я был на Кирочной - решил сделать набег на Мещерских, а то в самом деле неудобно, две недели не кажу носа.
Вечером у меня очень мило играли в бридж: Захаров, Андреев и Сэрж Базавов. Захаров играет не очень уж хорошо, но ему везёт и он всех обыгрывает. Я рассказываю Николаю Васильевичу содержание балета. Он благословил.
Благо Юргенсон прислал вторую корректуру Ор.12, и я занялся ею, в то время как в остальных комнатах до потолка навалили вещей и одежд для Польши. Каждую минуту являлся новый жертвователь с узлом и дверь даже не запирали. Хозяйничало уже человек пять студентов и курсистка. Так длилось до полуночи. Приехал грузовой автомобиль, но не мог всего увезти. Хотя они, вероятно, прозаразили всю нашу квартиру, но в конце концов меня заинтересовал этот сбор, а старания студентов и курсистки тронули; за обедом я их старательно угощал, а вечером, когда они всё кончили и попросили поиграть им на рояле, сыграл Скерцо Шопена.
Когда они удалились, разыгрывал 6-ю Сонату Скрябина. Сегодня я её играл во второй раз. В её гармонии есть очень тонкий аромат, изысканность и аристократизм. Такое мнение для меня самого ново, ибо к последним сонатам Скрябина я до сих пор относился скептически.