Глазунову устроили овацию, я очень обрадовался, когда такую же устроили Черепнину. После концерта провожал сестёр Дамских, ибо Элеоноре надо было посоветоваться со мною: со стороны жениха был, по-видимому, демарш к опекуну и завтра опекун приглашает её для объяснения.
Утром не сочинял, а играл.
Не могут ли меня освободить от ружья на том основании, что в мире искусств я гораздо больше наслужу Родине, чем в казарме?
Днём прогулялся, затем дал урок Башкирову, который действительно приехал с перевязанной шеей.
Вечером был у некой госпожи Пианковой, куда меня пригласил Каратыгин за тем, чтобы Озоровская, известная рассказчица, рассказала мне сюжет для балета, который ей пришёл в голову во время её путешествия по Архангельской губернии. Сюжет (десять картин!) оказался примитивным, но не очень балетным; а вообще, раз у меня готовы почти три картины, то я едва ли брошу их в пользу чего-нибудь, хотя бы и очень хорошего.
От Юргенсона письмо с упрёками, почему я, прикинувшись голодным, стянул с него сто рублей, между тем как я очень богат. Такого письма можно было ожидать, хотя я всё же не ожидал. В ответ я написал обстоятельное, а под конец ядовитое письмо, которое отняло у меня не один час. Был на английском уроке. Князь Магалов от имени жены извинился и просил назначить первый урок в любой день и любое время, кроме сегодня - сегодня именины дочери. Я назначил завтра в полтретьего. Был в «Соколе».
Встав по скверному обыкновению последнего времени около одиннадцати и прочитав газеты, играл на рояле, подучивая 2-й Концерт и фортепианные пьесы. В два часа не без удовольствия отправился на Французскую набережную к моей новой ученице. Она была сегодня хуже. Меня встретил князь, любезнейшая личность, устроил нас у рояля, затем уехал. Ученица, по-видимому, волновалась, вообще же игра её полна отвратительных замашек: аккорды ломаные, ритм 2×2=5, слабые части такта сильнее сильных и т.п. Я прозанимался час, мне было приятно с нею заниматься, затем мы поговорили минуты три и я уехал, осведомившись, что в будущий четверг у неё никаких нет именинников.
Прогулявшись, я вернулся домой. Учил английский. Но портит мне настроение мысль, что сейчас я учу английский, а через два месяца быть может придётся учить какую-нибудь стрельбу по движущейся мишени.
В восемь часов пошёл на ученический вечер. Меня немного смущало, что каждый ученический вечер вся Консерватория видит меня сидящим с Дамской. А впрочем наплевать. Вечер был мало примечателен, хотя я провёл время незаметно. По пути домой обсуждал с Элеонорой, как ей быть: опекун вызовет её к себе для переговоров о свадьбе. Дело серьёзное; придумали контратаку.
Играл на рояле. В два часа заехал за мной Захаров и мы отправились к Римскому-Корсакову, сыну композитора, который в обществе богача Сувчинского открывает музыкальный журнал, а за неудобство начинать журнал в столь военное время в эту зиму устроил шесть концертов современной русской музыки. Я играю двадцать девятого ноября Сонату и ещё что-то. Захаров приглашён в качестве солиста (соната Мясковского, Метнер и прочее). Он им разблаговестал про «Утёнка» и сегодня потащил меня, чтобы я его продемонстрировал. Вообще Захаров уверен, что это будет отличное общество и держится за него. Андрей Римский-Корсаков мне крайне понравился. Сувчинский, хотя прежде ругал мои сочинения, теперь хвалит их и напевает темы. Про «Утёнка» они пытались высказать какое-нибудь оригинальное мнение, ничего умного не сказали и решили, что Жеребцова- Андреева будет петь его в январском концерте.
Встал с головной болью. Играл. Сделал визит Оссовским.
После обеда с мамой поехали к Корсак, где я просидел около часу и отправился к Башкирову. Уходя, я спросил у Корсак, который хорош с военным министром, скоро ли призовут второе ополчение. Он сказал, что до этого ещё далеко: народу у нас сколько угодно, а если чего не хватает, то обмундирования: Осенний призыв и последующий призыв, которого потребуют в январе, даёт 1.600.000 человек. Обмундировать и обучить их такая задача, что некогда тут думать о втором ополчении. Притом и первое далеко не использовано.
Таким образом я на этот счёт совсем успокоился. Позднее я узнал, что второе ополчение призывается не волею военного министерства, а царским манифестом, и сражается не в солдатской форме, а в своём штатском наряде. Скажем, например, я пойду в визитке.